Главная > ВАЗ-2105 > Живая и веселая но не спускавшая глаз. Конспект урока "дворцовые перевороты"

Живая и веселая но не спускавшая глаз. Конспект урока "дворцовые перевороты"

Ж ила и царствовала Она в золоченой нищете ...

Внутренность крестьянской избы в конце ХVIII столетия.

С гравюры Лепренса.

Е ЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА

(1709-1762)

О чем заявля ла Елизавета о священных заветах Петр а I - " Поднятая на престол мятежными гвардейскими штыками " - " Могла стать вершительницей европейских судеб " - Первые милости - Суд над Остерманом, Минихом, Левенвольдом и другими; их ссылка - "Бог и государыня даруют тебе жизнь" - Коронация Елисаветы - Длинный лист пожалований - Москва в 1749 году; заботы о ее восстановлении - Распоряжения на случай опасности со стороны Швеции, распоряжения по флоту и армии - Великие мысли (Изречения из древней Индии) - Исторические памятки

В.О. Ключевский

В 1770 г., когда знаменитый церковный вития Платон, сказывая в Петропавловском соборе в присутствии императрицы и двора проповедь по поводу Чесменской победы, театрально сошел с амвона и, ударив посохом по гробнице Петра Великого, призывал его восстать и воззреть на свое любезное изобретение, на флот, Разумовский среди общего восторга добродушно шепнул окружающим: чего он его кличет? Если он встанет, нам всем достанется. Случилось так, что именно Елизаветой , так часто заявлявшей о священных заветах отца, подготовлены были обстоятельства, содействовавшие тому, что в сословии, бывшем доселе привычным орудием правительства в управлении обществом, зародилось стремление самому править обществом посредством правительства. Императрица Елизавета царствовала двадцать лет, с 25 ноября 1741 г. по 25 декабря 1761 г. Царствование ее было не без славы, даже не без пользы. Молодость ее прошла не назидательно. Ни строгих правил, ни приятных воспоминаний не могла царевна вынести из беспризорной второй семьи Петра, где первые слова, какие выучивался произносить ребенок, были тятя, мама, солдат, а мать спешила как можно скорее сбыть дочерей замуж, чтобы в случае смерти их отца не иметь в них соперниц по престолонаследию. Подрастая, Елизавета казалась барышней, получившей воспитание в девичьей. Всю жизнь она не хотела знать, когда нужно вставать, одеваться, обедать, ложиться спать. Большое развлечение доставляли ей свадьбы прислуги: она сама убирала невесту к венцу и потом из-за двери любовалась, как веселятся свадебные гости. В обращении она была то чересчур проста и ласкова, то из пустяков выходила из себя и бранилась, кто бы ни попадался, лакей или царедворец, самыми неудачными словами, а фрейлинам доставалось и больнее. Елизавета попала между двумя встречными культурными течениями , воспиталась среди новых европейских веяний и преданий благочестивой отечественной старины. То и другое влияние оставило на ней свой отпечаток, и она умела совместить в себе понятия и вкусы обоих: от вечерни она шла на бал, а с бала поспевала к заутрене, благоговейно чтила святыни и обряды русской церкви, выписывала из Парижа описания придворных версальских банкетов и фестивалей, до страсти любила французские спектакли и до тонкости знала все гастрономические секреты русской кухни. Послушная дочь своего духовника о. Дубянского и ученица французского танцмейстера Рамбура , она строго соблюдала посты при своем дворе, так что гастроному канцлеру А. П. Бестужеву-Рюмину только с разрешения константинопольского патриарха дозволено было не есть грибного, и во всей империи никто лучше императрицы не мог исполнить менуэта и русской пляски. Религиозное настроение согревалось в ней эстетическим чувством. Невеста всевозможных женихов на свете, от французского короля до собственного племянника, при императрице Анне спасенная Бироном от монастыря и герцогской саксен-кобургмейнингенской трущобы, она отдала свое сердце придворному певчему из черниговских казаков, и дворец превратился в музыкальный дом: выписывали и малороссийских певчих, и итальянских певцов, а чтобы не нарушить цельности художественного впечатления, те и другие совместно пели и обедню и оперу. Двойственностью воспитательных влияний объясняются приятные или неожиданные противоречия в характере и образе жизни Елизаветы. Живая и веселая, но не спускавшая глаз с самой себя, при этом крупная и стройная, с красивым круглым и вечно цветущим лицом, она любила производить впечатление, и, зная, что к ней особенно идет мужской костюм, она установила при дворе маскарады без масок, куда мужчины обязаны были приезжать в полном женском уборе, в обширных юбках, а дамы в мужском придворном платье. Наиболее законная из всех преемников и преемниц Петра I, но поднятая на престол мятежными гвардейскими штыками , она наследовала энергию своего великого отца, строила дворцы в двадцать четыре часа и в двое суток проезжала тогдашний путь от Москвы до Петербурга, исправно платя за каждую загнанную лошадь. Мирная и беззаботная, она была вынуждена воевать чуть не половину своего царствования, побеждала первого стратега того времени Фридриха Великого , брала Берлин, уложила пропасть солдат на полях Цорндорфа и Кунерсдорфа; но с правления царевны Софьи никогда на Руси не жилось так легко, и ни одно царствование до 1762 г. не оставляло по себе такого приятного воспоминания. При двух больших коалиционных войнах, изнурявших Западную Европу, казалось, Елизавета со своей 300-тысячной армией могла стать вершительницей европейских судеб ; карта Европы лежала перед ней в ее распоряжении, но она так редко на нее заглядывала, что до конца жизни была уверена в возможности проехать в Англию сухим путем; и она же основала первый настоящий университет в России -- Московский. Ленивая и капризная, пугавшаяся всякой серьезной мысли, питавшая отвращение ко всякому деловому занятию, Елизавета не могла войти в сложные международные отношения тогдашней Европы и понять дипломатические хитросплетения своего канцлера Бестужева-Рюмина. Но в своих внутренних покоях она создала себе особое политическое окружение из приживалок и рассказчиц, сплетниц, во главе которых стоял интимный солидарный кабинет, где премьером была Мавра Егоровна Шувалова , жена известного нам изобретателя и прожектера, а членами состояли Анна Карловна Воронцова , урожденная Скавронская, родственница императрицы, и какая-то просто Елизавета Ивановна, которую так и звали министром иностранных дел. "Все дела через нее государыне подавали", -- замечает современник. Предметами занятий этого кабинета были россказни, сплетни, наушничества, всякие каверзы и травля придворных друг против друга, доставлявшая Елизавете великое удовольствие. Это и были "сферы" того времени; отсюда раздавались важные чины и хлебные места; здесь вершились крупные правительственные дела. Эти кабинетные занятия чередовались с празднествами. Смолоду Елизавета была мечтательна и, еще будучи великой княжной, раз в очарованном забытье подписала деловую хозяйственную бумагу вместо своего имени словами Пламень огн... Вступив на престол, она хотела осуществить свои девические мечты в волшебную действительность; нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные поездки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным блеском и роскошью до тошноты. Порой весь двор превращался в театральное фойе: изо дня в день говорили только о французской комедии, об итальянской комической опере и ее содержателе Локателли, об интермеццах и т. п. Но жилые комнаты, куда дворцовые обитатели уходили из пышных зал, поражали теснотой, убожеством обстановки, неряшеством: двери не затворялись, в окна дуло; вода текла по стенным обшивкам, комнаты были чрезвычайно сыры; у великой княгини Екатерины в спальне в печи зияли огромные щели; близ этой спальни в небольшой каморе теснилось 17 человек прислуги; меблировка была так скудна, что зеркала, постели, столы и стулья по надобности перевозили из дворца во дворец, даже из Петербурга в Москву, ломали, били и в таком виде расставляли по временным местам. Елизавета жила и царствовала в золоченой нищете ; она оставила после себя в гардеробе слишком 15 тысяч платьев, два сундука шелковых чулок, кучу неоплаченных счетов и недостроенный громадный Зимний дворец, уже поглотивший с 1755 по 1761 г. более 10 миллионов рублей на наши деньги. Незадолго до смерти ей очень хотелось пожить в этом дворце; но она напрасно хлопотала, чтобы строитель Растрелли поспешил отделать хотя бы только ее собственные жилые комнаты. Французские галантерейные магазины иногда отказывались отпускать во дворец новомодные товары в кредит. При всем том в ней, не как в ее курляндской предшественнице, где-то там глубоко под толстой корой предрассудков, дурных привычек и испорченных вкусов еще жил человек, порой прорывавшийся наружу то в обете перед захватом престола никого не казнить смертью и в осуществившем этот обет указе 17 мая 1744 г., фактически отменившем смертную казнь в России, то в неутверждении свирепой уголовной части Уложения, составленной в Комиссии 1754 г. и уже одобренной Сенатом, с изысканными видами смертной казни, то в недопущении непристойных ходатайств Синода о необходимости отказаться от данного императрицей обета, то, наконец, в способности плакать от несправедливого решения, вырванного происками того же Синода. Елизавета была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня XVIII в., которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали по смерти .

Первые милости

С.М. Соловьев

Мы видели, что Елисавета согласилась на просьбу гренадерской роты Преображенского полка быть ее капитаном. В последний день 1741 года состоялся именной указ: "Понеже во время вступления нашего на всероссийский родительский наш престол полки нашей лейб-гвардии, а особливо гренадерская рота Преображенского полка, нам ревностную свою верность так показали, что мы оною их службою, помогающу нам всемогущему господу богу, желаемый от всего государства нашего успех в восприятии престола безо всяких дальностей и не учиня никакого кровопролития получили; и яко же мы в том благодарны есть господу богу, подателю всех благ, за неизреченную его милость к нам и всему государству нашему, так, имея во всемилостивейшем нашем рассуждении и верную службу вышеписанных, не можем остаться, не показав особливой нашей императорской милости к ним". Милость состояла в том, что офицерам гвардии и двух полков -- Ингерманландского и Астраханского -- выдана была денежная сумма, равнявшаяся третному жалованью; солдатам выдано было на Преображенский полк 12000 рублей, на Семеновский и Измайловский -- по 9000, на конный -- 6000, на Ингерманландский и Астраханский -- по 3000. Гренадерская рота Преображенского полка получила название лейб-компании, капитаном которой была сама императрица, капитан-поручик равнялся полному генералу, два поручика -- генерал-лейтенантам; два подпоручика -- генерал-майорам, прапорщик -- полковнику, сержанты -- подполковникам, капралы -- капитанам. Потом унтер-офицеры, капралы и рядовые пожалованы были в потомственные дворяне; в гербы им внесена надпись: "За ревность и верность". ***

Суд над Остерманом, Минихом, Левенвольдом

Главным из них был Остерман -- оракул трех царствований. Мы видели, что суд, и суд неправый, над ним уже был произнесен во втором манифесте о воцарении Елисаветы, где на него сложена была вина скрытия распоряжений Екатерины I и, таким образом, устранения дочери Петра Великого от престола; поэтому уже никто не мог ждать помилования знаменитому министру. Над Остерманом накопилось много ненавистей. В восшествии на престол Елисаветы выразилось противодействие порядку вещей, господствовавшему в два предшествовавшие царствования, когда на главных местах с главным влиянием на дела военные и гражданские явились иностранцы. В последнее время Остерман оставался представителем этого порядка, самым видным и влиятельным из людей иностранного происхождения, о котором внутри России говорили, что он немец и потому запечатал "Камень веры ", с именем которого и за границею соединяли мысль о немецком управлении Россиею. После переворота 25 ноября люди, стоявшие наверху и стремившиеся ко власти, все были враждебны Остерману, все имели с ним старые счеты ; друзей не было, тем более что характер знаменитого дипломата отталкивал, а не привлекал, такие характеры осуждают людей на одиночество. Таким образом, за Остермана не могло быть ходатаев у новой императрицы , все спешили наперерыв вооружать ее против него, всеобщею ненавистью оправдать ее личное нерасположение, а это нерасположение, как мы видели, было велико. Елисавета не любила Остермана , потому что с его стороны не встречала к себе ни малейшего сочувствия, на которое считала себя вправе как дочь Петра Великого, выведшего Остермана; с Петра II между Елисаветою и Остерманом должны были начаться столкновения, борьба за влияние; при Анне примирения быть не могло, в последнее время к нерасположению присоединялся страх. Елисавета более чем кого-либо боялась Остермана, а это чувство не располагает к любви; мы видели, что Елисавета даже не могла сдерживаться и позволяла себе выходки против Остермана, который платил тем же; при всей своей осторожности и скрытности он не мог удержаться и, когда пришли арестовать его, сделал выходку против Елисаветы, что, разумеется, не могло содействовать к смягчению гнева новой императрицы. Комиссия, которой было поручено производить следствие над Остерманом с товарищами, состояла из генералов Ушакова и Левашова, тайного советника Нарышкина, генерал-прокурора князя Трубецкого и князя Михаила Голицына . Остермана спрашивали, зачем он не приводил в действие распоряжения Екатерины I о престолонаследии и участвовал в выборе Анны Иоанновны. Он отвечал, что во время болезни Петра II был при нем безотлучно и находился в таком состоянии, что себя не помнил; за ним прислали и объявили, что избрана Анна; при этом он представлял цесаревну Елисавету; но не согласились. В царствование Анны словесные от императрицы предложения при нем и Бироне были неоднократно, чтоб Елисавету, сыскав жениха, отдать в чужие края, и от него о том письменные проекты были. В угождение императрице Анне он писал проект об отлучении Елисаветы и герцога Голштинского от престола. На обвинение в том, что покровительствовал иностранцам в предосуждение русским людям, Остерман отвечал: чужих наций людей в российскую службу больше и больше принимать и их в знатные достоинства производить и награждать, а российских природных от произвождения отлучать и их всякой милости лишать не старался, в чем он ссылается на поданное им по требованию бывших регента и правительницы о государственном правлении мнение, в котором о произвождении и награждении российского народа перед чужестранцами во всяких случаях именно написано. Спрашивали, для чего принцессе Анне внушал, чтоб Лестока в крепость посадить и допрашивать. Остерман отвечал: для того, что в письме и предостережении, присланном из-за границы, Лесток именно упомянут; но он, Остерман, мнение объявил, чтоб принцесса для показания к цесаревне Елисавете конфиденции сообщила ей об этом и, если не хочет одна этого сделать, чтоб изволила в присутствии кабинет-министров исполнить. Когда принцесса дала ему знать о своем разговоре с цесаревною Елисаветою, то он отвечал, что, по его мнению, цесаревна действительно о том не знает, причем было ему приказано стараться об отзыве из Петербурга подозрительного французского министра Шетарди. Но был вопрос, на который оракул не нашел ответа: "В доме у тебя в письмах найдено по делу Волынского некоторые из комиссии подлинные дела и черные экстракты, да сверх того к оскорблению и обвинению Волынского. Явилось собственное твое мнение и прожект ко внушению на имя императрицы Анны, каким бы образом сначала с Волынским поступить, его арестовать и об нем в каких персонах и в какой силе комиссию определить, где между прочими и тайный советник Неплюев в ту комиссию включен; чем оную начать, какие его к погублению вины состоят и кого еще под арест побрать; и ему, Волынскому, вопросные пункты учинены; для чего ты Волынского так старался искоренить?" Остерман отвечал: "Виноват и согрешил. Неплюев к тому делу по представлению моему определен для того, что он, Неплюев, был мне приятель, дабы чрез него о всем в том происхождении ведать мог, ибо Волынский против меня поднимался". Остерман дополнил свои показания тем, что относительно наследства дочерей принцессы Анны советовал делать дело чрез прошение народное, о чем просил Левенвольда внушить принцессе. *** Вторым государственным преступником был фельдмаршал Миних , находившийся со врагом своим Остерманом в одинаковом положении. Остерман приобрел себе только врагов, а не друзей своею недоверчивостью, скрытностью, своею таинственною речью, которой никто не понимал, страшным честолюбием, вследствие которого он не допускал ни высшего, ни равного, если только они не были в умственном отношении ниже его, стремлением заправлять всеми делами, оставляя другим только подписывать их. Миних, по-видимому, представлял противоположность Остерману своею живостью, своею обильною и откровенною речью; но если нынче он обошелся с человеком так ласково, так сердечно, что тот не нахвалится и готов идти за него в огонь и воду, то завтра он обойдется с тем же самым человеком так не по-человечески, что навсегда оттолкнет его от себя; смесь хороших и дурных качеств и отсюда постоянная смена хороших и дурных поступков не давали никому ручательства в прочности отношений своих к фельдмаршалу и заставляли сторониться от него, тем более что этот человек не разбирал средств, прокладывая себе дорогу к чему-нибудь, толкая всех встречных. Таким образом, и Миних не мог найти заступника. Сама Елисавета кроме невнимания могла обвинять его и в поступках прямо враждебных: он приставлял к ней шпионов в царствование Анны. *** Под одну опалу с такими видными людьми, как Остерман и Миних, подпал и относительно темный человек, обер-гофмаршал Левенвольд . Обязанный своим возвыщением фавору Екатерины I, он выдвинул Остермана, которого, как мы видели, бестужевская партия иначе не называла как "клеатурою (креатурою) Левольда". Теперь Левенвольд пал вместе с своей креатурой, ненавидимый русскими как сильный по своему придворному положению член немецкой партии, без сочувствия и со стороны немцев, которые не могли найти в нем ничего хорошего, не могли толковать, что Россия много потеряла в Левенвольде, как толковали, что Россия не заменит Остермана и Миниха. Наконец, Левенвольд заслужил личное нерасположение Елисаветы, хотя и оправдывался, что действовал по приказанию правительницы, но такие оправдания в подобных случаях не принимаются. "К нынешней государыне, -- говорил Левенвольд, -- я всегда имел свое должнейшее почтение, а что в торжество дня рождения принца Иоанна для нее при публичном столе поставлен был стул с прочими дамами в ряд, то сие учинено по приказу принцессы, а не по моему рассуждению, и хотя я при том ей представлял, что не обидно ли то будет цесаревне, однако ж она мне именно приказала, чтоб тарелку положить так, как выше написано, и я-де как сама выйду, то уже сделаю, что надобно". *** Головкин, Менгден, Темирязев, Яковлев допрашивались как слишком усердные слуги падшего правительства. По окончании следствия, 13 января, Сенат получил указ "судить их по государственным правам и указам". Кроме сенаторов для этого суда приглашены были и другие лица, президенты коллегий. По выслушании экстрактов из дела долго рассуждали, потом начали собирать голоса с младших: Остермана приговаривали к смертной казни просто; князь Василий Владимирович Долгорукий имел слабость произнести смертную казнь колесованием. Миних приговорен был к четвертованию, Головкин, Менгден, Левенвольд и Темирязев -- к отсечению головы. Бестужев, или находившийся еще под впечатлением недавнего суда и приговора над ним самим, или желая показаться великодушным пред иностранцами, говорил секретарю саксонского посольства Пецольду, что приговор, произнесенный судною комиссиею над Остерманом с товарищами, ужасен, что канцлер князь Черкасский и генерал-прокурор князь Трубецкой настояли, чтоб Остерман был приговорен к колесованию, а Миних к четвертованию, но что он, Бестужев, надеется на милосердие императрицы и вместе с Лестоком употребит все старание, чтоб это милосердие оказалось именно в этом случае. *** 17 января утром по всем петербургским улицам раздавался барабанный бой: народу объявили, что на следующий день в 10 часов утра будет совершена публичная казнь над врагами императрицы и нарушителями государственного порядка. 18 числа с раннего утра толпа уже начала собираться на Васильевском острове, на площади перед зданием коллегий: здесь Астраханский полк окружал эшафот, на котором виднелось роковое бревно (плаха). Арестанты в то же утро были переведены из крепости в здание коллегий. Как только пробило 10 часов, их начали выводить на площадь. Впереди всех показался Остерман , которого по причине болезни в ногах везли на извощичьих санях в одну лошадь, на нем был небольшой парик, черная бархатная фуражка и старая короткая лисья шубка, в которой он обыкновенно сидел у себя дома. За Остерманом шли: Миних, Головкин, Менгден, Левенвольд и Темирязев . Когда они все поставлены были в кружок один подле другого, четыре солдата подняли Остермана и взнесли на эшафот, где посадили на стул; сенатский секретарь начал читать приговор, который Остерман должен был выслушивать с обнаженною головою. Бывший великий адмирал обвинялся в утайке духовной Екатерины I, в составлении проектов, где доказывал, что Елисавета и племянница ее не имеют права на престол, и предлагал для предотвращения всяких опасностей выдать Елисавету замуж за чужестранного убогого принца, а "паче всего" дерзнул составлять проекты о приобщении к наследию русского престола дочерей мекленбургской принцессы Анны. Он же, Остерман, учинил императрице еще разные озлобления; кроме того, не представлял о лучшей предосторожности к защите государства; в важных делах с прочими поверенными персонами откровенных советов не держал, но обыкновенно поступал по собственной воле; к некоторым важным делам в предосуждение всего российского народа употреблял чужих наций людей, а не российских природных и, будучи в своем министерстве, имея все государственное правление в своих руках, многие славные и древние российские фамилии опровергать и искоренять, у монархов во озлобление приводить, и от двора многих отлучать, и жестокие и неслыханные мучения и экзекуции как над знатными, так и над незнатными, не щадя и духовных персон, в действо производить, и между российскими подданными несогласия вселить старался и т. п. После прочтения приговора солдаты положили Остермана на пол лицом вниз; палачи обнажили ему шею, положили его на плаху, один держал голову за волосы, другой вынимал из мешка топор. В эту минуту подходит к осужденному тот же секретарь, вынимает другую бумагу и читает: "Бог и государыня даруют тебе жизнь". Тут солдаты и палачи подняли его, снесли с эшафота и посадили на прежние сани, на которых он оставался все время, как читали приговоры его товарищам. Миниху читали, что он не защищал духовной Екатерины I, хлопотал больше других о возведении Бирона в регенты, того же Бирона низверг для частных своих выгод, причем обманул солдат, сказавши им, что регент притесняет цесаревну Елисавету и ее племянника и кого они хотят государем, тот и быть может -- принц Иоанн или герцог Голштинский; делал нынешней императрице многие озлобления, приставлял шпионов наблюдать за нею, командуя армиею, не берег людей, позорно наказывал офицеров без суда, расточал государственную казну. Головкин, Левенвольд и Менгден обвинены в стараниях в пользу принцессы Анны; кроме того, второй -- в расточении суммы, сбиравшейся от казенной продажи соли, а третий -- в злоупотреблениях по президентству в Коммерц-коллегии; Темирязев -- за известные нам движения в пользу бывшей правительницы. Всем этим лицам объявлено было помилование без возведения на эшафот. В Остермане после помилования не заметили никакой перемены, кроме некоторого дрожания рук; Миних вел себя во все время мужественно и гордо, Левенвольд спокойно и прилично, в Головкине и Менгдене зрители заметили малодушие. Когда народ увидел, что во вчерашнем объявлении его обманули, никому не отрубили головы, то встало волнение, которое должны были усмирить солдаты. Некоторые могли быть недовольны тем, что не видали, как рубят головы людям; другие могли быть недовольны тем, что недавно рубили же головы Долгоруким, Волынскому, за что же помилованы Остерман, Миних и Левенвольд; но историк должен заметить, что после кровавых примеров аннинского царствования никто из людей, враждебных и опасных правительству, не был казнен смертью, при допросах никого не пытали. Сибирь назначена была местом ссылки избавленных от смерти лиц (Остерману -- Березов, Миниху -- Пелым), только для Левенвольда назначен был Соликамск. Отправить их из крепости в ссылку поручено было не раз упомянутому уже нами князю Якову Шаховскому, который за дружбу с Головкиным исключен был из списка сенаторов и определен обер-прокурором в Синод. Шаховской оставил нам рассказ, как он исполнил свое печальное поручение. Вошедши в казарму, где содержался Остерман, он нашел его лежащим и громко жалующимся на подагру; увидав Шаховского, он изъявил сожаление о своем преступлении и прогневлении государыни и окончил просьбою поручить покровительству императрицы детей его. Жена его отправилась вместе с ним в ссылку. "О ней, -- говорит Шаховской, -- кроме слез и горестного стенания, описывать не умею". ***

Коронация Елисаветы

Днем коронации было назначено 25 апреля. В комиссию о коронации отпущено сверх прежних 30000 рублей еще 20000 да на фейерверк 19000; иллюминации велено быть по прежним примерам 8 дней, на Ивановской и прочих колокольнях -- от коллегии Экономии, а во дворце, на Красном крыльце и около -- из дворцовой канцелярии. Архитектор Иван Бланк, строивший триумфальные ворота, устраивал троны в Успенском соборе и Грановитой палате, также иллюминацию и фонтаны; медали вырезывал мастер Рейбиш. *** В день коронации тот же новгородский архиепископ Амвросий говорил императрице поздравление, в котором, между прочим, прославлял подвиг 25 ноября: "И кое ж большее может быть великодушие, как сие: забыть деликатного своего полу, пойти в малой компании на очевидное здравие своего опасение, не жалеть за целость веры и отечества последней капли крови, быть вождем и кавалером воинства, собирать верное солдатство, заводить шеренги, идти грудью против неприятеля и сидящих в гнезде орла российского нощных сов и нетопырей, мыслящих злое государству, прочь выпужать, коварных разорителей отечества связать, побороть, и наследие Петра Великого из рук чужих вырвать, и сынов российских из неволи высвободить и до первого привесть благополучия -- несть ли убо сие всему свету удивительно?"

Милости

По поводу коронации объявлен был длинный лист пожалований, из которых укажем следующие: принц Гессен-Гомбургский произведен в генерал-фельдмаршалы; Андреевский орден получили: генерал-фельдмаршал князь Василий Владимирович Долгорукий, генерал Василий Солтыков, обер-гофмаршал Михаил Бестужев-Рюмин, генерал-прокурор князь Никита Трубецкой, сенатор Александр Нарышкин, обер-гофмаршал при герцоге Голштинском Брюммер. Фаворит Разумовский, бывший уже действительным камергером и лейтенантом лейб-компании, сделан обер-егермейстером и получил Андреевский орден; действительные камергеры и лейб-компании лейтенанты Воронцов, Александр и Петр Шуваловы получили орден Александра Невского. Кроме того, возведены в графское достоинство родственники императрицы по матери -- Гендриковы и Ефимовские, генерал Григорий Чернышев -- и забытый отец двоих сыновей, которых никогда не могли забыть, Петр Бестужев-Рюмин, вследствие чего обер-гофмаршал и вице-канцлер становились также графами. Старый друг и сострадальник этой фамилии Черкасов был возведен в бароны. Вице-канцлер Алексей Петр. Бестужев еще 22 марта получил в свое заведование почту по наследству от Остермана. Знатнейшие опальные прошлых царствований были возвращены; но помнили, что были менее значительные, и 27 сентября был дан указ: "Ее и. в-ству известно учинилось, что в бывшие правления некоторые люди посланы в ссылки в разные отдаленные места государства и об них, когда, откуда и с каким определением посланы, ни в Сенате, ни в Тайной канцелярии известия нет и имен их там, где обретаются, неведомо: потому ее и. в-ство изволила послать указы во все государство, дабы, где есть такие неведомо содержащиеся люди, оных из всех мест велеть прислать туда, где ее и. в-ство обретаться будет, и с ведомостями, когда, откуда и с каким указом присланы". В декабре бывший тайный кабинет-секретарь Эйхлер пожалован в статские советники и уволен от службы. Тогда же князю Юрию Долгорукову отданы все его деревни другим не в образец, "понеже он за ее и. в-ство страдал". *** Елисавета, будучи от природы умна и наблюдательна, не могла не заметить очень скоро борьбы между своими вельможами; она отнеслась к ней спокойно; будучи одинаково хорошо расположена ко всем ним, считая их всех нужными для своей службы, она не хотела жертвовать одним для другого. Эти люди, стремившиеся овладеть ее доверием, ее волею, как обыкновенно бывает, не понимали, сколько гарантии для них заключается в этом спокойствии, в этой ревности императрицы относительно их; они обыкновенно упрекали ее в непостоянстве, в том, что, выслушав нынче мнение одного и, по-видимому, согласившись с ним, завтра, выслушав другого, она переменяет прежнее мнение; упрекали ее в скрытности и хитрости. Не имея блестящих способностей, образования, приготовления, опытности и привычки к делам правительственным, Елисавета, разумеется, не могла иметь самостоятельных мнений и взглядов, исключая тех случаев, где она руководилась чувством. Выслушивая одно мнение, она принимала его и по живости характера не могла удержаться от выражения своего одобрения; не торопясь решать дело по первому впечатлению, она выслушивала другое мнение и останавливалась на новой стороне дела; приведенная в затруднение, сравнивая и соображая, она, естественно, медлила и тем приводила в раздражение людей, желавших, чтоб их мысль была приведена как можно скорее в исполнение. Они кричали, что императрица не занимается государственными делами, отдает все свое время удовольствиям. Мы не станем отрицать, чтоб в этих жалобах не было значительной доли правды. Елисавета могла быть и ленива, и предана удовольствиям; мы заметим только, что указания на эти недостатки идут от людей, находившихся в раздраженном состоянии, страстно желавших спешить; мы заметим только, что были и другие причины медленности: укажем на трудность решения дел при разноречии мнений, при спокойном, ровном отношении к людям, высказывавшим разноречивые мнения. ***

Москва в 1749 году; заботы о ее восстановлении

Ломоносов имел право в своей оде представить старую, испепеленную, полуразрушенную Москву, ждущую восстановления от приезда Елисаветы. Действительно, пребывание императрицы в Москве в продолжение 1749 года было полезно для древней столицы, так сильно пострадавшей от пожаров. Москва больше всего страдала теснотою в самых населенных частях своих, что вело, с одной стороны, к частым истребительным пожарам, а с другой -- заражало воздух. После Смутного времени, при новой династии, уже видим стремление царей высвободиться, хотя временно, из кремлевской тесноты на простор подгородных мест. При царе Михаиле таким царским местопребыванием становится село Покровское, при царе Алексее -- Измайлово, потом Преображенское, которое при Петре так тесно соединяется с Немецкою слободою. Вследствие этого XVII и XVIII века видят новую Москву, Москву яузскую, в противоположность старой, омываемой Москвою-рекою и Неглинною. Но между тем в старой Москве становится просторнее как вследствие отъезда двора и выселения знати на новые прияузские места, так особенно вследствие пожаров; в Кремле становится возможным жить людям, привыкшим к петербургскому простору, которые в начале века не могли выносить кремлевской тесноты и зловония. Кроме того, старая Москва брала верх своими святыми и славными древностями, и с половины XVIII века начинают думать, как бы опять перенести царское местопребывание в Кремль. Здесь становилось просторнее; но в торговом Китае-городе была сильная теснота. Камер-коллегии, Главному магистрату, Московской губернской и полицмейстерской канцеляриям с присоединением комиссии из купечества поручено было составить план для очищения Китая-города, и план был составлен в мае месяце 1749 года: скамьи, каменные приступки и другие загромождающие пространство постройки предположено сломать, препятствующие проезду погреба засыпать. Сенат велел привести этот план в исполнение. Сенату было представлено, что на Всесвятском мосту, единственном каменном в Москве, находятся лавки и палатки, в которых живут люди и которые стоят непокрыты, отчего этим лавкам и палаткам, да и мосту самому может быть не без повреждения; Сенат распорядился, чтоб покрыли их. Мост требовал починки; починку эту принял на себя крестьянин Кузнецов с торгов за 8120 рублей, с тем чтоб позволено было ему при мосту построить разные мельницы; оброка с них он платить не будет, но будет в продолжение десяти лет содержать мост в исправности. Но приискали указ императрицы Анны, в котором говорилось, что мельницы вредят Всесвятскому мосту: ежегодно надобно его чинить, потому что для мельниц между быков сделана плотина, весною здесь лед спирается и ломает быки; особенно выше и ниже плотины год от году все более вырывает землю и насыпало остров, отчего небезопасно всему мосту, и потому велено все мельницы сломать. Кузнецова стали уговаривать взять починку моста безусловно; он согласился, но уже за 8700 рублей. ***

Распоряжения на случай опасности со стороны Швеции,

распоряжения по флоту и армии

Хотели обмануть надежду тех, которые думали, что удаление двора в Москву на целый год помешает энергическим мерам России ввиду опасности, грозившей со стороны Швеции: военные приготовления, вооружение флота и движение сухопутных войск к финляндским границам шли усиленно и давали много забот Сенату в финансовом отношении. Адмиралтейская коллегия доносила в январе 1749 года, что велено вооружить некоторую часть корабельного флота и отправить в море в мае месяце; а галерный флот, сколько есть наличных галер, все приготовить, и морских провизий на эти корабли и галеры заготовить на четыре месяца; затем и весь корабельный флот, сколько годных к службе кораблей и фрегатов находится, к будущей кампании велено исправить и вооружить, чтобы в нужном случае по первому указу могли выступить в море. Для этих приготовлений теперь самое удобное время, но коллегия в денежной казне имеет крайний недостаток и вследствие многочисленных доимок в сборах, определенных на Адмиралтейство с губерний и провинций, и надежды предвидеть не может, чем бы это вооружение флотов исправить. Необходимо иметь 361266 рублей; эта сумма должна быть употреблена прежде выхода флота в море, и то только на те корабли и фрегаты, которые должны выступать в мае; теперь в Адмиралтействе в наличности и 10000 рублей не будет, да и те деньги употребятся на жалованье служителям, которые за майскую треть 1748 года сполна еще не получили жалованья. Поступление денег с положенных на Адмиралтейство сборов начнется не ранее нескольких месяцев; на Штатс-конторе долгу за 1747 и 1748 годы 142218 рублей, но этого долга, несмотря на многократные требования, Штатс-контора не платит да еще доимку в 97984 рубля зачитает в счет других издержанных посторонних сборов; с 1740 по 1747 год в положенной сумме на Адмиралтейство продолжается до сих пор доимка больше миллиона, и об этой доимке коллегия не раз представляла Сенату и требовала ее; Сенат велел Штатс-конторе сделать счет, который и сочиняется, но по этому счету контора показывает немалые зачеты, о которых требуется обстоятельного рассмотрения; впрочем, и за теми зачетами, хотя бы они и справедливы были, все же в доимке остается до 450000 рублей. Сенат приказал Штатс-конторе отпустить в Адмиралтейскую коллегию немедленно 71109 рублей, также как можно скорее окончить с нею все счеты и, что явится в недосылке, отпустить сейчас же. В феврале новое доношение: баронам Строгановым и прочим соляным промышленникам для поставки соли за недостатком наемных работников оказывается немалое вспоможение особым нарядом уездных крестьян, в прошлом году было наряжено 4000 человек; а высочайший интерес требует, чтоб и флот был в исправном состоянии, и хотя коллегия заготовление лесов и не упускает, но доставка их за недостатком рабочих людей идет очень медленно, леса на пристанях остаются и теперь не иначе могут уместиться как на 112 судах, на которые рабочих надобно до 3000 человек, а по примеру. найма рабочих прошлого года может отправиться из пристани только 29 судов, затем прочие леса останутся опять на пристанях; потому требует коллегия нарядить в Казанской, Нижегородской, Московской и Новгородской губерниях до 1500 человек; а чтоб были все 3000 человек, то дозволить нанимать и с письменными паспортами. Сенат сначала не согласился, но потом должен был для возки дубового леса велеть нарядить до 1500 человек уездных людей, а 3000 остальных позволил нанимать с письменными паспортами. Наступил май месяц, когда флоту надобно было выходить в море, а Адмиралтейская коллегия снова объявляет, что для этого выхода нужно не менее 100000 рублей, у нее налицо только 17401 рубль, а Штатс-контора к платежу показывает невозможность, следовательно, флота выпустить не на что; несмотря на запрещения, Штатс-контора и Камер-коллегия посылают указы, по которым принадлежащие Адмиралтейству доходы употребляются на посторонние расходы; так, в Нижегородской губернии Камер-коллегия употребила на свои расходы 11554 рубля; с Олонца определено получать Адмиралтейству по 21300 рублей, этой суммы за разными изнеможениями никогда в платеже сполна не бывает, и на 1748 год не заплачено 13018 рублей; с Киевской губернии назначенная сумма 10487 рублей почти всегда употребляется мимо Адмиралтейства в другие расходы. Сенат приказал: с монетных дворов из капитальной суммы отпустить в Адмиралтейство 50000 рублей, а возвратить эту сумму из недосланных в Адмиралтейство сборов за прошлые годы. В мае 1750 года Адмиралтейская коллегия потребовала доимочной на Камер-коллегии и Штатс-конторе суммы -- 155925 рублей -- на покупку провианта и пеньки; Сенат велел доставить себе немедленно ведомости из присутственных мест, где сколько имеется наличной денежной казны. Относительно флота в это время было определено содержать: стопушечный корабль -- один, осмидесятипушечных -- 8, таким образом, первого ранга -- 9 кораблей; второго ранга (66-пушечных) -- 15; третьего ранга (54-пушечных) -- три, всего 27 кораблей, то же число, какое было и в 1720 году; фрегатов 32-пушечных -- шесть. При Петре Великом было шесть шнав, но теперь признали за лучшее оставить только две, а четыре заменить пакетботами, ибо последние в разные посылки удобны, и море терпеть могут надежнее, и строением в крепости лучше; кроме того, определено иметь два прама и три бомбардирских корабля. В мае 1750 года Сенат был встревожен известием, что из сербского и венгерского гусарских полков 59 человек подали просьбы об увольнении. Сенат велел осведомиться, отчего это, нет ли им какого неудовольствия? Бригадир Виткович сообщил, что единственная причина неудовольствия заключается в несвоевременной выдаче порционных и рационных денег, ибо хотя окладное жалованье по шести рублей по третям всегда получают исправно, но этого жалованья стает только на нижнюю одежду и харчи; а лошадьми, ружьем, мундиром, амунициею, палатками должны содержать себя на порционные и рационные деньги, которые отпускаются по прошествии двух, а большею частию и трех третей, и в промежутках этих отпусков гусары впадают в немалые долги. В 1749 году из определенной на нерегулярные полки суммы из доходов Штатс-конторы больше 65000 рублей недослано, да на той же Штатс-конторе одного провиантского долга на 1747 год больше 240000 рублей. И теперь в Цесарскую область отправляются офицеры для вербования в гусарские полки, и хотя людей прибавится, но если опять так долго не будут платить им денег, то надежда вперед иметь оттуда гусар в здешней службе исчезнет; притом надобно опасаться, чтоб от нестерпимой скудости гусары не впали в своевольства и грабежи, о чем на них уже и жалобы были, или ударятся в побеги, как было в 1749 году. Получив это объяснение, Сенат приказал: чтоб удержать гусар в службе, удовольствовать их поскорее деньгами, для чего взять заимообразно у Военной коллегии, а вместо недосланной суммы в Военную коллегию отпустить прямо из Берг-конторы 100000 рублей из полученных за проданное железо денег, и Штатс-конторе крайнее старание иметь, чтоб впредь на гусарские полки деньги не задерживались. Сенат велел Штатс-конторе отпустить в Артиллерийскую канцелярию 25000 рублей для укомплектования артиллерии; но Штатс-контора прислала только 8000 да еще зачитывала в ту же сумму деньги, отпущенные в Ригу на фортификационные расходы. Военная коллегия просила Сенат по этому случаю рассмотреть и пресечь рассуждения и вошедшие в обычай отговорки Штатс-конторы, которая только по упрямству продолжает зачитывать 5000 на фортификационные работы, тогда как они к артиллерии вовсе не относятся; Сенат велел Штатс-конторе отпустить в Артиллерийскую канцелярию требуемые деньги без зачетов. Тогда же Провиантская канцелярия доносила, что в 1749 году подрядная цена в Риге за рожь (за куль в полосма пуда) была рубль 70 копеек, а теперь купцы не берут меньше рубля 99 копеек, за крупу -- 2 р. 76 копеек; в Провиантской канцелярии денег почти ничего нет, а в Риге торги не состоялись, потому что там рожь стоит 2 р. 60 копеек. В июле 1750 года Штатс-контора доносила, что на лейб-компанию жалованья на сентябрьскую треть 1747 года и январскую 1748 -- всего 54787 рублей -- до сих пор не отпущено и отпустить не из чего. Сенат приказал отпустить деньги из первых приходов без всякой задержки. В донесениях Военной коллегии слышали тон до сих пор небывалый. (Продолжение) ***

Ассирия.

Надувание бурдюков для переправы через реку.

ВЕЛИКИЕ МЫСЛИ

(Изречения из д ревней Индии)

Не пребывай там, где люди ссорятся, ибо ссора часто ведет к убийству. -- Нельзя посеять одно, а получить другое. -- Какое семя посеяно, то и даст всходы. -- Дело стоит рядом со стоящим, идет за идущим, творит с творящим. Оно следует за нами подобно тени. -- Того посещает богиня счастья, кто трудится подобно льву. Лишь ничтожные говорят: "Все от судьбы!" Одолевай судьбу мужественными делами; если же усердие твое не увенчается успехом, то нет на тебе вины! -- Все задуманное можно осуществить человеческими усилиями. То, что зовем мы судьбою, есть лишь незримые свойства людей. -- Не приносят пользы мудрые наставления тому, кто страшится действия. Что проку от светильника в руках слепого? -- Человек должен трудиться -- плохо ему, когда он бездействует. -- Мир и труд -- вот источники благополучия. -- Что пользы от учености, направленной на зло? Что пользы в светильнике, накрытом горшком? -- Сами собой разрастаются масляное пятно на воде, чужой секрет в устах сплетника, малый дар у достойного и знание у разумного -- такова природа вещей. -- Нередко заблуждается наш разум, и вещи кажутся иными, чем они есть. Плоским представляется нам небо и огоньком -- светлячок, но небо не плоское, а светлячок не огонь.

Ассирия. Перелом тарана

ИСТОРИЧЕСКИЕ ПАМЯТКИ

Уступчивость. Не говорите, что уступчивость -- знак слабости. Что больше: победить ли самого себя и получить благоволение Божье и имя благородного человека, иди быть осмеянным за слабость некоторыми неразумными людьми? Нет, здесь-то мы и можем показать торжество нашего Христианского образования, испробовать крепость нашей добродетели (Прот. И. Толмачев). -- Утешение. Но есть люди, которые, утешая себя суетным утешением, говорят: Господи! не поставь мне этого в грех; потому что я должен отвечать на слышанное. К чему такое оправдание? К чему такое извинение? Молчи и ты будешь избавлен от обвинений; не говори ничего, и ты будешь свободен от опасения. (И.3латоуст). -- Учение чрез поступки и жизнь, есть самое лучшее учение (И. Златоуст). -- Ученость чисто книжного происхождения жалкая ученость! Я считаю, что она украшение, но никак не фундамент. (М. Монтень). Произведения древнейших писателей юношество должно близко знать и также умело обращаться с ними, как земледелец с полевыми орудиями, ибо не обладание книгами, а употребление их есть путь к учености. (Плутарх) -- Учтивость. Суть учтивости состоит в стремлении говорить и вести себя так, чтобы наши ближайшие были довольны и нами, и самими собою. (Ж. Лабрюйер). -- ФАЛАНГА (греч. phalanx), тесно сомкнутое линейное построение тяжелой пехоты в Др. Греции, Македонии и Др. Риме. Имела 8-16 (реже 25) шеренг. Обладала большой ударной силой, но была малоподвижна. По филологическому происхождению слово фаланга означает массив, монолит, валек. В военном отношении фаланга - прежде всего тактическое целое, тактический монолит, в котором нет воли отдельных людей, а есть одна коллективная воля; фаланга представляется как бы тактическим организмом, спаянным, слитым из людей жерновом, назначение которого - перемалывать противостоящую ему людскую пыль. -- Фалес Милетский, один из семи греческих мудрецов, 636-546 до Р.Х. -- ФАЛЬКОНЕТ -- название артиллерийских орудий калибра 45 -- 100 мм, состоявших на вооружении (в России -- с середины XVI в. до начала XIX в.) полковой, полевой (реже крепостной) артиллерии и кораблей. В качестве зарядов использовались свинцовые ядра. -- Фараон - общепринятое обозначение древнеегипетских царей, с XXII династии - титул царя. Термин "Фараон" происходит от древнеегипетского слова "перо" (буквально, большой дом), переданного библейской традицией как Фараон. Первоначально термин "Фараон" обозначал "царский дворец" и лишь с XVIII династии (с эпохи Нового царства) - самого царя. До XXII династии слово "Фараон" не входило в царскую титулатуру, состоявшую из 5 "великих имен": личного имени и 4-х царских имен (которые давались при вступлении на престол). Фараон носил различные короны: белую - Верхнего Египта, красную - Нижнего Египта, двойную - соединение белой и красной как символ власти над объединенным государством и др. Фараон был верховным распорядителем земельных, сырьевых, продовольственных ресурсов и населения Египта. Согласно древнеегипетским верованиям, Фараон был сыном солнца, земным воплощением Гора и наследником Осириса. -- Фарисеи (отлученные) - известная секта, возникшая между Иудеями, после долговременного их плена в Вавилоне. Название фарисеев произошло от Еврейского слова, значащего отлучать, отделять; но история их происхождения скрыта во мраке неизвестности. Гордость и лицемерие были их отличительные пороки. Они имели притязание на необычную святость, и со строгою заботливостью исполняли многочисленные обряды, очищения и т.п. дошедшие до них по преданию, но во многих случаях своим чрезмерным исполнением преданий человеческих поступали вопреки закону Божию и делались

Отчего по ночам, не надеясь на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и написав крупными буквами на бумажке: "Илья", бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой к полу, потом поспешно шла на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом спрашивала у Анисьи: - Что? Скажут, что это ничего больше, как жалость, сострадание, господствующие элементы в существе женщины. Хорошо. Отчего же, когда Обломов, выздоравливая, всю зиму был мрачен, едва говорил с ней, не заглядывал к ней в комнату, не интересовался, что она делает, не шутил, не смеялся с ней, - она похудела, на нее вдруг пал такой холод, такая нехоть ко всему: мелет она кофе - и не помнит, что делает, или накладет такую пропасть цикория, что пить нельзя, - и не чувствует, точно языка нет. Не доварит Акулина рыбу, разворчатся братец, уйдут из-за стола: она, точно каменная, будто и не слышит. Прежде бывало ее никто не видал задумчивой, да это и не к лицу ей: все она ходит да движется, на все смотрит зорко и видит все, а тут вдруг, со ступкой на коленях, точно заснет и не двигается, потом вдруг так начнет колотить пестиком, что даже собака залает, думая, что стучатся в ворота. Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить - она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало она движется целый день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет - все, как машина. А теперь, когда Илья Ильич сделался членом ее семейства, она и толчет и сеет иначе. Свои кружева почти забыла. Начнет шить, усядется покойно, вдруг Обломов кричит Захару, чтоб кофе подавал, - она в три прыжка является в кухню и смотрит во все глаза так, как будто прицеливается во что-нибудь, схватит ложечку, перельет на свету ложечки три, чтоб узнать, уварился ли, отстоялся ли кофе, не подали бы с гущей, посмотрит, есть ли пенки в сливках. Готовится ли его любимое блюдо, она смотрит на кастрюлю, поднимет крышку, понюхает, отведает, потом схватит кастрюлю сама и держит на огне. Трет ли миндаль или толчет что-нибудь для него, так трет и толчет с таким огнем, с такой силой, что ее бросит в пот. Все ее хозяйство, толченье, глаженье, просеванье и т. п. - все это получило новый, живой смысл: покой и удобство Ильи Ильича. Прежде она видела в этом обязанность, теперь это стало ее наслаждением. Она стала жить по-своему полно и разнообразно. Но она не знала, что с ней делается, никогда не спрашивала себя, а перешла под это сладостное иго безусловно, без сопротивлений и увлечений, без трепета, без страсти, без смутных предчувствий, томлений, без игры и музыки нерв. Она как будто вдруг перешла в другую веру и стала исповедовать ее, не рассуждая, что это за вера, какие догматы в ней, а слепо повинуясь ее законам. Это как-то легло на нее само собой, и она подошла точно под тучу, не пятясь назад и не забегая вперед, а полюбила Обломова просто, как будто простудилась и схватила неизлечимую лихорадку. Она сама и не подозревала ничего: если б это ей сказать, то это было бы для нее новостью - она бы усмехнулась и застыдилась. Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову, выучила физиономию каждой его рубашки, сосчитала протертые пятки на чулках, знала, какой ногой он встает с постели, замечала, когда хочет сесть ячмень на глазу, какого блюда и по скольку съедает он, весел он или скучен, много спал или нет, как будто делала это всю жизнь, не спрашивая себя, зачем, что такое ей Обломов, отчего она так суетится. Если б ее спросили, любит ли она его, она бы опять усмехнулась и отвечала утвердительно, но она отвечала бы так и тогда, когда Обломов жил у нее всего с неделю. За что или отчего полюбила она его именно, отчего, не любя, вышла замуж, не любя, дожила до тридцати лет, а тут вдруг как будто на нее нашло? Хотя любовь и называют чувством капризным, безотчетным, рождающимся, как болезнь, однакож и она, как все, имеет свои законы и причины. А если до сих пор эти законы исследованы мало, так это потому, что человеку, пораженному любовью, не до того, чтоб ученым оком следить, как вкрадывается в душу впечатление, как оковывает будто сном чувства, как сначала ослепнув глаза, с какого момента пульс, а за ним сердце начинает биться сильнее, как является со вчерашнего дня вдруг преданность до могилы, стремление жертвовать собою, как мало-помалу исчезает свое я и переходит в него или в нее, как ум необыкновенно тупеет или необыкновенно изощряется, как воля отдается в волю другого, как клонится голова, дрожат колени, являются слезы, горячка... Агафья Матвеевна мало прежде видела таких людей, как Обломов, а если видала, так издали, и, может быть, они нравились ей, но жили они в другой, не в ее сфере, и не было никакого случая к сближению с ними. Илья Ильич ходит не так, как ходил ее покойный муж, коллежский секретарь Пшеницын - мелкой, деловой прытью, не пишет беспрестанно бумаг, не трясется от страха, что опоздает в должность, не глядит на всякого так, как будто просит оседлать его и поехать, а глядит он на всех и на все так смело и свободно, как будто требует покорности себе. Лицо у него не грубое, не красноватое, а белое, нежное; руки не похожи на руки братца - не трясутся, не красные, а белые.. небольшие. Сядет он, положит ногу на ногу, подопрет голову рукой - все это делает так вольно, покойно и красиво; говорит так, как не говорят ее братец и Тарантьев, как не говорил муж; многого она даже не понимает, но чувствует, что это умно, прекрасно, необыкновенно; да и то, что она понимает, он говорит как-то иначе, нежели другие. Белье носит тонкое, меняет его каждый день, моется душистым мылом, ногти чистит - весь он так хорош, так чист, может ничего не делать и не делает, ему делают все другие: у него есть Захар и еще триста Захаров... Он барин, он сияет, блещет! Притом он так добр: как мягко он ходит, делает движения, дотронется до руки - как бархат, а тронет бывало рукой муж, как ударит! И глядит он и говорит так же мягко, с такой добротой... Она не думала, не сознавала ничего этого, но если б кто другой вздумал уследить и объяснить впечатление, сделанное на ее душу появлением в ее жизни Обломова, тот бы должен был объяснить его так, а не иначе. Илья Ильич понимал, какое значение он внес в этот уголок, начиная с братца до цепной собаки, которая с появлением его стала получать втрое больше костей, но он не понимал, как глубоко пустило корни это значение и какую неожиданную победу он сделал над сердцем хозяйки. В ее суетливой заботливости о его столе, белье и комнатах он видел только проявление главной черты ее характера, замеченной им еще в первое посещение, когда Акулина внесла внезапно в комнату трепещущего петуха и когда хозяйка, несмотря на то что смущена была неуместною ревностью кухарки, успела, однако, сказать ей, чтоб она отдала лавочнику не этого, а серого петуха. Сама Агафья Матвеевна не в силах была не только пококетничать с Обломовым, показать ему каким-нибудь признаком, что в ней происходит, но она, как сказано, никогда не сознавала и не понимала этого, даже забыла, что несколько времени назад этого ничего не происходило в ней, и любовь ее высказалась только в безграничной преданности до гроба. У Обломова не были открыты глаза на настоящее свойство ее отношений к нему, и он продолжал принимать это за характер. И чувство Пшеницыной, такое нормальное, естественное, бескорыстное, оставалось тайною для Обломова, для окружающих ее и для нее самой. Оно было в самом деле бескорыстно, потому что она ставила свечку в церкви, поминала Обломова за здравие затем только, чтоб он выздоровел, и он никогда не узнал об этом. Сидела она у изголовья его ночью и уходила с зарей, и потом не было разговора о том. Его отношения к ней были гораздо проще: для него в Агафье Матвеевне, в ее вечно движущихся локтях, в заботливо останавливающихся на всем глазах, в вечном хождении из шкафа в кухню, из кухни в кладовую, оттуда в погреб, во всезнании всех домашних и хозяйственных удобств воплощался идеал того необозримого, как океан, и ненарушимого покоя жизни, картина которого неизгладимо легла на его душу в детстве, под отеческой кровлей. Как там отец его, дед, дети, внучата и гости сидели или лежали в ленивом покое, зная, что есть в доме вечно ходящее около них и промышляющее око и непокладные руки, которые обошьют их, накормят, напоят, оденут и обуют и спать положат, а при смерти закроют им глаза, так и тут Обломов, сидя и не трогаясь с дивана, видел, что движется что-то живое и проворное в его пользу и что не взойдет завтра солнце, застелют небо вихри, понесется бурный ветр из концов в концы вселенной, а суп и жаркое явятся у него на столе, а белье его будет чисто и свежо, а паутина снята со стены, и он не узнает, как это сделается, не даст себе труда подумать, чего ему хочется, а оно будет угадано и принесено ему под нос, не с ленью, не с грубостью, не грязными руками Захара, а с бодрым и кротким взглядом, с улыбкой глубокой преданности, чистыми, белыми руками и с голыми локтями. Он каждый день все более и более дружился с хозяйкой: о любви и в ум ему не приходило, то есть о той любви, которую он недавно перенес, как какую-нибудь оспу, корь или горячку, и содрогался, когда вспоминал о ней. Он сближался с Агафьей Матвеевной - как будто подвигался к огню, от которого становится все теплее и теплее, но которого любить нельзя. Он после обеда охотно оставался и курил трубку в ее комнате, смотрел, как она укладывала в буфет серебро, посуду, как вынимала чашки, наливала кофе, как, особенно тщательно вымыв и обтерев одну чашку, наливала прежде всех, подавала ему и смотрела, доволен ли он. Он охотно останавливал глаза на ее полной шее и круглых локтях, когда отворялась дверь к ней в комнату, и даже, когда она долго не отворялась, он потихоньку ногой отворял ее сам и шутил с ней, играл с детьми. Но ему не было скучно, если утро проходило и он не видал ее; после обеда, вместо того чтоб остаться с ней он часто уходил соснуть часа на два; но он знал, что лишь только он проснется, чай ему готов, и даже в ту самую минуту, как проснется. И главное, все это делалось покойно: не было у него ни опухоли у сердца, ни разу он не волновался тревогой о том, увидит ли он хозяйку или нет, что она подумает, что сказать ей, как отвечать на ее вопрос, как она взглянет, - ничего, ничего. Тоски, бессонных ночей, сладких и горьких слез - ничего не испытал он. Сидит и курит и глядит, как она шьет, иногда скажет что-нибудь или ничего не скажет, а между тем покойно ему, ничего не надо, никуда не хочется, как будто все тут есть, что ему надо. Никаких понуканий, никаких требований не предъявляет Агафья Матвеевна. И у него не рождается никаких самолюбивых желаний, позывов, стремлений на подвиги, мучительных терзаний о том, что уходит время, что гибнут его силы, что ничего не сделал он, ни зла, ни добра, что празден он и не живет, а прозябает. Его как будто невидимая рука посадила, как драгоценное растение, в тень от жара, под кров от дождя и ухаживает за ним, лелеет. - Что это как у вас проворно ходит игла мимо носа, Агафья Матвеевна! - сказал Обломов. - Вы так живо снизу поддеваете, что я, право, боюсь, как бы вы не пришили носа к юбке. Она усмехнулась. - Вот только дострочу эту строчку, - говорила она почти про себя, - ужинать станем. - А что к ужину? - спрашивает он. - Капуста кислая с лососиной, - сказала она. - Осетрины нет нигде: уж я все лавки выходила, и братец спрашивали - нет. Вот разве попадется живой осетр - купец из каретного ряда заказал, - так обещали часть отрезать. Потом телятина, каша на сковороде... - Вот это прекрасно! Как вы милы, что вспомнили, Агафья Матвеевна! Только не забыла бы Анисья. - А я-то на что? Слышите, шипит? - отвечала она, отворив немного дверь в кухню. - Уж жарится. Потом дошила, откусила нитку, свернула работу и отнесла в спальню. Итак, он подвигался к ней, как к теплому огню, и однажды подвинулся очень близко, почти до пожара, по крайней мере до вспышки. Он ходил по своей комнате и, оборачиваясь к хозяйской двери, видел, что локти действуют с необыкновенным проворством. - Вечно заняты! - сказал он, входя к хозяйке. - Что это такое? - Корицу толку, - отвечала она, глядя в ступку, как в пропасть, и немилосердно стуча пестиком. - А если я вам помешаю? - спросил он, взяв ее за локти не давая толочь. - Пустите! Еще надо сахару натолочь да вина отпустить на пудинг. Он все держал ее за локти, и лицо его было у ее затылка. - Скажите, что если б я вас... полюбил? Она усмехнулась. - А вы бы полюбили меня? - опять спросил он. - Отчего же не полюбить? Бог всех велел любить. - А если я поцелую вас? - шепнул он, наклонясь к ее щеке, так что дыхание его обожгло ей щеку. - Теперь не святая неделя, - сказала она с усмешкой. - Ну, поцелуйте же меня! - Вот, бог даст, доживем до пасхи, так поцелуемся, - сказала она, не удивляясь, не смущаясь, не робея, а стоя прямо и неподвижно, как лошадь, на которую надевают хомут. Он слегка поцеловал ее в шею. - Смотрите, просыплю корицу; вам же нечего будет в пирожное положить, - заметила она. - Не беда! - отвечал он. - Что это у вас на халате опять пятно? - заботливо спросила она, взяв в руки полу халата. - Кажется, масло? - Она понюхала пятно. - Где это вы? Не с лампадки ли накапало? - Не знаю, где это я приобрел. - Верно, за дверь задели? - вдруг догадалась Агафья Матвеевна. - Вчера мазали петли: все скрипят. Скиньте да дайте скорее, я выведу и замою: завтра ничего не будет. - Добрая Агафья Матвеевна! - сказал Обломов, лениво сбрасывая с плеч халат. - Знаете что: поедемте-ка в деревню жить: там-то хозяйство! Чего, чего нет: грибов, ягод, варенья, птичий, скотный двор... - Нет, зачем? - заключила она со вздохом. - Здесь родились, век жили, здесь и умереть надо. Он глядел на нее с легким волнением, но глаза не блистали у него, не наполнялись слезами, не рвался дух на высоту, на подвиги. Ему только хотелось сесть на диван и не спускать глаз с ее локтей. Начало XVIII века связано с деятельностью Петра I. Мы подробно рассмотрели его реформы в области экономики, органов государственного управления, армии и флота. А сегодня поговорим о тех событиях, которые произошли в России после смерти Петра Великого.

Тема нашего урока “Дворцовые перевороты”

По ходу урока мы познакомимся с краткой характеристикой правителей данной эпохи, выясним причины дворцовых переворотов, заполним таблицы “Дворцовые перевороты XVIII века”.

Сроки правления

Кто правил

(таблицы выданы каждому ученику, по ходу урока, знакомясь с новой темой, учащиеся самостоятельно заполняют таблицы, проверка осуществляется в конце урока)

Непосредственно с темой нашего урока связаны два события, произошедшие в последние годы правления Петра I. Давайте вспомним эти события.

Что, вы знаете о “Деле царевича Алексея”?

“Дело царевича Алексея” побудило Петра изменить порядок наследования престола. В 1722 году он подписал указ.

Удалось ли Петру и его приемникам воспользоваться этим указом, об этом и будет идти речь на уроке.

Петр Великий скончался 28 января 1725 года. Умирал он тяжело, с мучительными болями. Подданные не посмели обеспокоить его вопросом о наследнике. Предание утверждает, что перед смертью Петр написал: “Отдайте все…”. Дальнейших слов нельзя было разобрать. Указ о праве императора назначать своего преемника не был использован. А династическая ситуация оказалась сложной…

Правами на престол обладали внук умершего императора Петр (сын царевича Алексея), жена Екатерина и дочери Анна и Елизавета. Была еще родня по линии старшего брата Ивана, с которым Петр начинал царствовать в 1682 году.

Но основными претендентами оказались Екатерина Алексеевна, вдова Петра I (за ней стоял Меншиков), и его внук, Петр Алексеевич (его на троне хотели видеть представители старинных боярских родов, которых возглавлял Д.М.Голицын), которому тогда было 9 лет. Меншиков сумел лучше использовать сложившуюся ситуацию, и с помощью некоторых других приближенных Петра, после смерти императора, при поддержке гвардейских полков, возвел на престол Екатерину Алексеевну. Поскольку она не проявляла государственных способностей, фактически правителем страны стал Меншиков.

Этим избранием открывается эпоха дворцовых переворотов в России.

Дворцовые перевороты - смена власти, совершавшаяся узким кругом придворных и гвардейскими полками.

За 37 лет с 1725 по 1762 год пять раз при помощи оружия произошла смена правителей на троне. Начало этой эпохи положила смерть Петра I и последовавшая за ней борьба за власть различных группировок. А завершится эта эпоха воцарением на долгие 34 года императрицы Екатерины II.

Итак, первая правительница эпохи дворцовых переворотов - Екатерина I. Наследовать императрице должен был Петр Алексеевич. Почему Екатерина согласилась предпочесть сына царевича Алексея дочерям? На Екатерину повлиял Меншиков. Видя, что здоровье Екатерины I ухудшается, и она проживет недолго, князь решил породниться с царской семьей, рассчитывая выдать свою 16-летнюю дочь Марию замуж за Петра II.

В 1727 году начинается правление Петра II.

Но удача на сей раз изменила ему. Меншиков тяжело заболел. Более месяца он был не в состоянии заниматься делами.

В это время влияние на Петра II приобрел князь Иван Алексеевич Долгорукий. Царь перестал подчиняться Меншикову. 8 сентября 1727г. князя арестовали, а затем, лишив чинов и наград, вместе с семьей сослали в глухой город Березов.

Избавившись от опасного соперника, Долгорукие поспешили упрочить свое положение при дворе. Сестра Ивана Долгорукого, Екатерина, была объявлена невестой Петра II. Но в январе 1730г., незадолго до свадьбы с княжной Долгорукой, Петр II заболел оспой и умер. С ним пресеклась по мужской линии династия Романовых.

Вопрос о престолонаследии должны были решить члены Верховного тайного совета. Внимание “верховников” было привлечено к дочерям царя Ивана Алексеевича - Екатерине и Анне. Выбор был сделан в пользу Анны - вдовы небогатого герцога Курляндского, которая жила в Митаве как провинциальная помещица, периодически выпрашивая деньги у русского правительства.

одновременно Д.М.Голицын заявил: “Надо бы себе полегчить”. Речь шла о том, чтобы, приглашая Анну Иоанновну на царствование, ограничить власть монарха в пользу Верховного тайного совета. Анне были предложены “кондиции ”, приняв которые она могла стать императрицей.

Текст кондиций, подписанных Анной Иоанновной.

без усмотрения и согласия высокого совета никакого в делах государственных не подавать решения, следовательно:
не объявлять войны и не заключать мира;
никаких не налагать поборов и налогов;
никого за преступления в оскорблении величества не осуждать к смерти в одной Тайной канцелярии и ни у единого дворянина не конфисковать имения без ясного доказательства на учиненное им вышеозначенное преступление;
беспрекословно довольствоваться определяемым на содержание ее особы и придворного штата годовым доходом;
казенных вотчин никому не дарить;
не вступать в брак и не назначать наследника престола.

Итак, в России была предпринята попытка ограничить абсолютную власть российского монарха.

Анна подписала кондиции и поехала в Москву.

Тем временем о “кондициях” стало известно при дворе. Против них выступила церковь и такая влиятельная сила как гвардия, дворянство.

Когда Анна Иоанновна приехала в Москву, она получила от дворянства и гвардии челобитную, в которой они просили ее “принять самодержавство таково, каково Ваши достохвальные предки имели”. Анна разорвала кондиции. Верховный тайный совет был упразднен. Началось десятилетнее правление Анны Иоанновны. Долгорукие были арестованы и отправлены в ссылку в Березов, где незадолго до этого умер сосланный ими Меншиков.

1730г. начинается правление Анны Иоанновны.

О внешности и характере императрицы Анны Иоанновны сохранились разные отзывы, порой противоположные. Для одних она “престрашного была взору, отвратное лицо имела, так была велика, когда между кавалеров идет всех головою выше, и чрезвычайно толста”. А вот мнение испанского дипломата герцога де Лириа: “Императрица Анна толста, смугловата, и лицо у нее более мужское, нежели женское. Щедра до расточительности, любит пышность чрезмерно, отчего ее двор великолепием превосходит все прочие европейские”.

Вместе с Анной из Курляндии прибыли многие прибалтийские немцы, занявшие важные посты в органах гос.управления. Самым влиятельным стал фаворит Анны - Э.И.Бирон.

Современник писал о Бироне: “Характер Бирона был не из лучших: высокомерный, честолюбивый до крайности, грубый и даже нахальный, корыстный, во вражде непримиримый и каратель жестокий”.

В.О.Ключевский дал такую характеристику периоду, получившему название бироновщины: “Немцы посыпались в Россию, точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забрались на все доходные места в управлении”.

Осенью 1940г. Анна Иоанновна заболела. Единственной её родственницей была племянница (дочь сестры) Анна Леопольдовна, которая была приближена ко двору. У Анны Леопольдовны родился сын, которого сразу же объявили наследником престола. В октябре 1940 года Анна Иоанновна умерла, назначив Бирона регентом при малолетнем императоре Иване Антоновиче.

Бирону не удалось удержать власть. Его ненавидели русские, и немцы, презирала гвардия. Родители императора опасались, что регент отнимет у них сына, а их вышлет в Германию. 9 ноября 1740г. Бирон был арестован гвардейцами во главе с фельдмаршалом Минихом.

Регентом при Иване Антоновиче стала Анна Леопольдовна. Её правление не было отмечено никакими важными решениями. Правительница ничем не интересовалась. В гвардии вновь стало формироваться настроение в пользу смены власти. Наиболее популярной кандидаткой на императорский престол была дочь Петра I и Екатерины I - Елизавета.

В ночь на 25 ноября 1945 г. Елизавета явилась в казармы Преображенского полка и, призвала солдат послужить ей так же, как они служили её отцу.

Валентин пикуль в романе “Слово и дело” так описывает историческую для России ночь с 24 на 25 ноября 1741 года…

“Сани остановились возле казарм лейб-гвардии полка Преображенского, где размещалась рота преданных Елизавете гренадер. войдя в казарму, она сказала солдатам:

Ребята, вы знаете, кто я такая. Худого вам не хочу, а добра желаю. Клянемся на кресте сем, что умрем за Россию вместе.

Веди нас, краса писаная! Мы всех перережем!

А тогда я не пойду. Крови уже было достаточно…

За женщиной вышли на трескучий мороз 300 гренадер.

Французский академик Альбер Вандаль, описывая эту ночь живописует:

Толстый слой окрепшего снега прикрывал землю, заглушая всякий шум. Гренадеры торопливым шагом следовали за санями Елизаветы, молча и полные решимости: солдаты дали взаимную клятву не произнести ни единого слова во время пути и проткнуть штыком первого малодушного.

Современники так откликнулись на восшествие Елизаветы на престол:

Великое светило миру,
Блистая с вечной высоты
на бисер, злато и порфиру,
на все земные красоты,
во все страны свой взор возводит;
но краше в свете не находит Елизаветы…

Михаил Васильевич Ломоносов “Ода на день восшествия на престол императрицы Елизаветы Петровны, 1747г.”.

А вот как пишут о Елизавете историки:

Живая и веселая, но не спускавшая глаз с самой себя, при этом крупная и стройная, с красивым круглым и вечно цветущим лицом, она любила производить впечатление, и, зная, что к ней особенно идет мужской костюм, она установила при дворе маскарады без масок, когда мужчины обязаны приезжать в полном женском уборе, в обширных юбках, а дамы в мужском придворном платье.

Мирная и беззаботная, она была вынуждена воевать чуть не половину своего царствования, побеждала первого стратега того времени Фридриха Великого, брала берлин.

…карта Европы лежала перед ней в её распоряжении, но она так редко на неё заглядывала, что до конца жизни была уверена в возможности проехать в Англию сухим путем, - и она же основала первый настоящий университет в России - Московский.

в.О.Ключевский. Исторические портреты.

Елизаветы объявила своим наследником племянника Петра Федоровича - сына Анны Петровны, внука Петра I.

25 декабря 1761 года императором России стал Петр III. Довелось ему царствовать всего 186 дней. Отзывы о нем остались совершенно противоположные.

При Петре III сложилась парадоксальная ситуация: император, с одной стороны, делал уступки дворянству, с другой - совершал поступки, вызвавшие гнев и негодование патриотических сил. Петр III оскорбил гвардию, заключив мир с Пруссией.

28 июня 1762 года Петр III был свергнут и арестован, а через неделю убит. На 34 года на престол вступила его жена Екатерина II.

эпоха дворцовых переворотов закончилась.

Проверка таблицы “Дворцовые перевороты XVIII века”

Каковы же были причины дворцовых переворотов?

отсутствие законного порядка наследования престола;
усиление роли гвардии.

Заключительная часть - первичное закрепление материала.

1. Текс с ошибками.

После смерти Петра II встал вопрос о власти. Выбор верховников пал на герцогиню курляндскую Елизавету. Верховники решили усилить самодержавную власть и вместе с приглашением на престол направили её кондиции (условия). Кондиции были опубликованы во всех газетах. Елизавета не подписала их. Приехав в Москву, она узнала, что почти все дворяне поддерживают кондиции. После этого она их подписала.

2.Тест. Назвать о каком правителе идет речь?

1. “Царь - высокий мужчина с прекрасным лицом, хорошо сложен, с большой быстротой ума, в ответах скор и определенен, жаль только, что ему не достает полной светской утонченности. Он показал нам руки и дал нам ощупать, как они загрубели от работ” - так выглядел в глазах иностранцев:

Алексей Михайлович,
Петр I,
Петр II,
Петр III.

2. “Лишь подписав кондиции”, могла стать Российской императрицей:

Екатерина I,
Анна Иоанновна,
Анна Леопольдовна,
Елизавета Петровна.

3. Курляндский дворянин, отличавшийся высокомерностью, грубостью, игравший при дворе императрицы Анны Иоанновны главную роль. Его имя стало нарицательным, им иногда называют весь период 1730-1740гг.

К.Фридрих,
А.И.Остерман,
Э.И.Бирон,
А.П.Волынский.

4. С призыва к солдатам в казармах Преображенского полка служить ей, как её отцу, и ареста Брауншвейгской фамилии началось 20-летнее царствование:

Анны Леопольдовны,
Елизаветы Петровны,
Екатерины II,
Анны Иоанновны.

Рефлексия.

Как я усвоил материал?

Получил прочные знания, усвоил весь материал - 9-10 баллов.

Усвоил новый материал частично - 7-8 баллов.

Мало что понял, необходимо еще поработать - 4-6 баллов.

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Шрифт:

100% +

71

Много сотен верст нужно лететь птицам со своих зимних становищ на родину. Иным придется сделать чуть ли не тысячекилометровый перелет. Сколько приключений и опасностей, сколько превратностей встретится им на пути! Чего только не испытывает в течение такого полета маленькое существо весом около двадцати-двадцати пяти граммов. Право, нет сердца у стрелков, не жалеющих птицу и тогда, когда, обессилевшая после трудного перелета, повинуясь ничем не победимому зову природы, она стремится в то место, где впервые увидела солнечный свет.

У животных много своей, таинственной, непонятной людям мудрости. Птицы особенно чутки к переменам погоды и задолго предугадывают их, но зачастую бывает так, что перелетных странников застигает посреди моря внезапный ураган, нередко со снегом. До берегов далеко, а силы ослаблены и кругом расстилается безбрежное море. И тогда погибает едва ли не вся стая, за исключением наиболее сильных.

Счастье для птиц, если нежданно-негаданно встретится им в эти минуты морское судно. Невзирая на опасность, целыми тучами опускаются нежданные и незваные гости на палубу, на борта, на снасти, и странным кажется корабль, обвешанный живыми гирляндами птиц. И суровые моряки, никогда не обидевшие их, не оскорбившие их трепетной доверчивости, спасают им жизнь. Ибо говорится в прекрасном морском поверье, что неизбежно несчастье для того корабля, на котором была убита птица, просившая приюта.

Небезопасным для птиц бывает не что иное, как прибрежный маяк. Измученные перелетом, отяжелевшие от морской влаги птицы, пренебрегая опасностью, стремятся туда, куда их обманчиво влечет едва брезжащий свет маяка, и на лету разбиваются грудью о толстое стекло и камень галерей. Но опытный вожак, взяв заранее другое направление, всегда предотвратит почти неизбежное несчастье.

72

Перекрытия ярусов рухнули – где целиком, где частично, – наверное, от взрыва, уничтожившего все другие строения, и тьма, тронутая изнемогающим в закате светом, возносилась под худой купол, в который заглядывали еще не различимые снаружи звезды. Пахло сырым камнем, плесенью, илом, отложившимся на стенах, застойной водой и еще чем-то – птичьим пометом, спертым духом животного существования и занесенной людьми нечистоты.

Сергеев задел весло – звук, круглый, гулкий, похожий на глоток, не исчерпался в себе самом, обрел протяженное существование в одетой камнем тьме. Он отскочил… Когда-то Сергеев любил игру эха, а к старости нарочитые эффекты природы стали раздражать. Сергеев затих в лодке, не прикасаясь к веслам и удерживаясь от всяких движений. Это подарило тишину, и стало хорошо.

Вверху, где звезды, послышался слабый вздох. Затем повторился с легким отзвоном. Вновь долгий нежный стон, истончаясь, стек к воде и поглотился ею. Тут не было даже милой игры – проникающая печаль, музыка сфер, подхваченная необыкновенным инструментом – флейтой-колокольней.

И это оказалось лишь вступлением к долгой песне без слов, которую завел, чтобы исполнить до конца, ночной ветер на каменной дудке. С силой проталкиваясь в ее звучащее тело, он рождал протяжные, редкой нежности и красоты звуки, изредка искажавшиеся захлебным воем в куполе – взвинтилось и вдруг сразу оборвалось. И вновь льется мелодичная жалоба, похожая на щемящую ноту юродивого Николки в железной шапке. Сравнение пришло много позже, когда Сергеев вернулся домой и, ворочаясь без сна, силился понять, что напоминали ему преображенные сетования ветра.

Сергеев забыл о часах и не знал, сколько времени провел в каменном теле музыкального инструмента. Уже когда музыка, постепенно истаивая, замолкла, он все боялся пошевелиться, чтобы грубой игрой эха не помешать эоловой арфе, но ветер окончательно стих, и, осторожно оттолкнувшись веслом, Сергеев выплыл наружу.

(По Ю. Нагибину)

73
Январское диво

Что может быть в январе, кроме морозов и снегов. Да, в январе холодно. Но уже в солнечный день в затишке, за лесом, греются на солнце снегири. Расселись на полынных кусточках, выставили алые грудки и красуются перед снегурушками.

А на днях над заснеженной Вершницей в морозном солнечном небе резвились в брачной игре вороны. Черные-черные над белым долом: две пары, четыре крупные птицы летали по большому кругу с громким гортанным криком: крук-крук. Так они выбирают себе подругу, одну-единственную на всю жизнь. А вороны живут до семидесяти лет. Но как летали! То все четыре друг за другом, то сойдутся парами крыло в крыло, то один под другим, то вдруг поменяются парами, то снова летят по-прежнему, касаясь клювами и любуясь друг другом. И все над Вершницей, все по одному большому кругу. И сколько бы они еще резвились, если бы не сороки. Пострекотали, пособирались в сосняке и большой стаей к ним, к воронам. И нарушилась брачная игра – улетели в беспорядке к Молявину.

Хотя сороки и сами из семейства вороновых, но воронов не любят, много зла они приносят всем птицам и сорокам тоже.

И все-таки вороны летали красиво. Сейчас закрою глаза и вижу паренье этих черных больших птиц с блестящим черным опереньем в голубом небе над снежным безмолвием.

Еще вспоминаются часто обледенелые стволы берез. Это было после оттепели, в морозный день. Мокрые березы обледенели, а когда поднялось солнце над лесом, вспыхнули на атласных белых стволах маленькие живые огоньки.

А не диво ли – яркие звезды и пышные сугробы, белые поля в снегириных грудках и Большая гора, звонкоголосая и радостная от детей.

Так что и в январе найдешь чудеса.

74
Первые слезы

В пасмурный день в сосновой посадке сумрачно, глухо. Но каждый раз я стараюсь завернуть в нее, чтобы послушать тишину. Снег накрыл деревья сверху так плотно, что кажется: над всей посадкой – сплошной снежный потолок. А когда ветер пробежит поверху, заметет вдруг, заснежит. Все покроется метелью. Только успевай стряхивать снег с шапки и с плеч.

В солнечный же день лучше заехать в рощу за ручьем, где сосны вразбежку, полюбоваться, как солнце играет на молодой сосновой коре, покрывая ее золотистыми пятнами. А вчера здесь увидел первые слезы: блестящие смоляные крупинки выступили на сосновых веточках и запахли смоляным ароматом. Я сорвал веточку со слезинкой и привез домой. С мороза она и в комнате еще с полчаса дышит им. Поставил в вазу с водой, и руки опахнуло холодом, как не раз бывало в летнее время, когда спускаешься в низину. Эта веточка с шишками. Значит, еще и услышу, как они потрескивают, когда подсохнут и начнут отклеиваться, отходить их чешуйки. Надо же! Ведь не раз пробовал в лесу отделить эти чешуйки охотничьим ножом – ничего не получается. Они словно припаяны, словно слиты. Только под силу это крепкому клюву дятла. А тут сами щелкают, раскрываясь и роняя семена. Каждое семечко с крылышком, и, падая, крутится оно, вертится, словно заведенный махонький пропеллер. И чем ниже, тем быстрее. И уже листочек бумаги под вазой весь в них, в семечках.

Еще только февраль. Это первые робкие слезы весны. Настоящие слезы увидим в конце марта, когда заплачет соком каждая подраненная веточка клена, когда дятел наделает питьевых колечек на его стволе и будет пить из каждой пробоинки сладковатый сок. Потом заплачут березы.

Но все это будет когда-то. Потому и дороги эти крошечки смолы в пазухах молодых веток, что светятся издали расплавленным серебром.

75

Где-то на болотах кричали журавли. Перед восходом солнца крик их был так гулок, что казалось, будто птицы кружатся над коньком избы. Лесное эхо подхватывало их крик, и он, усиленный и многократно отраженный гулкой органной звучностью сосновых стволов, окружавших болото, метался над топью. Крик этот не был резок или тороплив, нельзя было назвать его и трубным кличем. В нем было что-то глубинное, грудное, как в сильном женском меццо-сопрано, какой-то русалочий полувопль, таинственный и печальный, невольно уносящий воображение в мир полузабытых сказок детства.

Да и все из моего окна виделось мне здесь сказочным: и эта горстка высоких теремных изб на горке между двух озер – иные заколоченные, иные еще с живыми красными гераньками в нешироких резных оконцах; и поленницы березовых дров, сложенные у стен задымленных бань, заросшие вместе с банями высокой крапивой; и округлые, еще свежезеленые стожки, похожие на островерхие шлемы былинных витязей; и бесконечные изгороди-прясла с белобокими сороками на березовых кольях; и звон коровьих колокольцев, и мягкий голос рожка, искусно закрученного из длинного берестяного ремня, того самого старинного рожка, которым здешний пастух до сих пор скликает разбредшуюся по лесным тропам скотину. И леса, леса… Леса, в какую сторону ни глянь: черные, отвесные, с белыми мазками берез, с малинниками по сухим волокам, с россыпями рыжиков по опушкам, боры-брусничники, боры-моховики, глухариные и медвежьи заломы, журавлиные топи.

(По Е. Носову)

76

Вот и наступил тихий, безветренный вечер. Едва-едва брезжит заря, отражаясь в темных, почти неосвещенных окнах домов. Каждая веточка деревьев поразительно вырисовывается на иссиня-зеленом небе. В отдаленье слышится песня, но звуки в такой вечер смягчены, лишены обыденной резкости и немного таинственны. И все это, как пряное вино, вливается в каждую каплю крови и понемногу кружит голову.

Нелегок путь от корпуса до парка, есть еще опасность столкнуться с дежурным, не спускающим глаз с единственной дорожки, по которой не раз убегали воспитанники. И вот Сергей уже мчится изо всех сил в гору, несмотря на то что отчаянно колются и жалятся ветви густого кустарника, произрастающего на берегу пруда, пока не останавливается, наконец, на пригорке.

Затем, обессилевший окончательно, он не спеша проходит мимо забытой, никому не нужной оранжереи, обвешанной плетущимися растениями, и спускается к неширокой, но глубокой речонке. Наспех раздевшись, он без раздумья с разбегу бросается в студеную воду, достает ногами коряжистое илистое дно, на миг задыхается, обожженный жестоким холодом, и ловко переплывает реку саженками. И когда он, одевшись, не спеша выбирается наверх, то с наслаждением чувствует такую удивительную легкость, как будто все его тело потеряло вес.

77

Еще только одиннадцатый час на исходе, а уже никуда не денешься от тяжелого зноя, каким дышит июльский день. Раскаленный воздух едва-едва колышется над немощеной песчаной дорогой. Еще не кошенная, но наполовину иссохшая, трава никнет и стелется от зноя, почти невыносимого для живого существа. Дремлет без живительной влаги зелень рощ и пашен. Что-то невнятное непрестанно шепчет в полудремоте неугомонный кузнечик. Ни человек, ни животное – никто уже больше не борется с истомой. По-видимому, все сдались, убедившись в том, что сила истомы, овладевшей ими, непобедима, непреодолима. Одна лишь стрекоза чувствует себя по-прежнему и пляшет без устали в пахучей хвое. На некошеных лугах ни ветерка, ни росинки. В роще под пологом листвы так же душно, как и в открытом поле.

Но отправляться купаться не хочется, да и незачем: после купания еще больше распаришься на солнцепеке. Одна надежда на грозу, лишь она сможет разбудить скованную жарой природу и развеять сон.

И вдруг впрямь что-то грохочет в дали неясной и туманной, и гряда темных туч движется с юго-восточной стороны. В продолжение очень короткого времени, в течение каких-нибудь десяти-пятнадцати минут царит зловещая тьма, и вдруг все небо покрывается тучами. В мертвую глушь врывается резкий ветер, который, кажется, ничем не сдержишь. Он стремительно гонит перед собой столб пыли, беспощадно рвет и мечет древесную листву, безжалостно мнет и приклоняет к земле полевые злаки.

Вот-вот разразится гроза, и на обнаженные поля польется освежающий дождь.

78

В тот ранний весенний день я впервые увидел в руках у школьников букеты свежих чудесных роз – алых, белых, густо-исчерна-бордовых. Брянская земля – и розы? Это было нечто совсем уж несовместимое для меня, я знал свою землю всякой – истерзанной, залитой из конца в конец кровью, в оплывших пожарищах, в виселицах, видел ее дороги, заваленные трупами, видел глаза ее детей на иссушенных голодом, казавшихся старческими, лицах, с нездоровой, тонкой, морщинистой кожей.

Вся жизнь пронеслась передо мной, и рядом была могила матери; погост виднелся в полукилометре, в жидких весенних ракитах через поле, блестевшее по низинам весенней водой. Все это поле я не раз исходил из конца в конец, здесь я и пахал, и косил, здесь не раз вырастали высокие золотистые скирды, и веселая работа заканчивалась здесь, бывало, поздней ночью, когда в черное, душное небо высыпали звезды; многое вспомнилось, пока я перебирался через раскисшее поле; главное же, по-прежнему оставалось странное и непривычное чувство возвращения земли. Вдали черным полукружьем виднелась весенняя громада леса, над нею небо – стремительное, сквозящее…

На склонах пригорков, обращенных к югу, уже дымилась первая зелень, я шел, и еще казалось, что никакого прошлого нет, никогда не было и быть не может, что прошлое просто придумали, и что так называемое прошлое это и есть сам человек, его руки-ноги, его тело, сердце и мозг, его опыт, его поле и его небо, и что даже могилы – это живые письмена, всегда доступные, говорящие уставшему сердцу о самом сокровенном.

Насквозь пронизываемый ветром погост был невелик, тихо-тихо ныли готовые взорваться первой зеленью ракиты; погост располагался на песчаном взгорке, и здесь было сравнительно сухо. Я положил розы к подножию железного креста; было зябко и просторно вокруг, только светили горизонты, и от края до края свободно и вольно гулял ветер.

(По П. Проскурину)

79
Беспокойное сердце

То ли повздорил и взбунтовался, то ли занеможилось перед дорогой, а может быть, просто для интереса, но не полетел осенью со всеми один грач, да и на тебе. Поначалу скучал, с тоскливым криком провожал в путь-дорогу своих и чужих, прилетевших из северных краев. А потом успокоился. Кормился на свалке за городом и только изредка наведывался к грачиному городищу над кладбищем. Облетит все гнезда, сядет на самую высокую березу, потоскует, глядя на вымершее поселение, крикнет напоследок с болью и улетит. К весне, когда обсохли гнезда и стали сразу как-то выше и чернее, его можно было видеть здесь чаще. Знать, следил, как бы не заняли кто чужие. А начиная с первых мартовских дней, и вовсе зачастил. Кричит, тоскует, зовет. Да и как! Крикнет на одном месте, перелетит на другое, к парку, потом на Калининский поселок направится. Подумаешь, что грачи уже прилетели, а это он один управляется. То ли боится, чтобы своих не проглядеть, встретить, то ли просто людей порадовать, известить о весне.

А когда прилетели грачи, он не затерялся в большой черной стае. Везде поспевал, всех приветствовал, мирил. Он был так рад, что вряд ли и себе успел захватить жилье. А потом, когда утихомирилось, улетел со всеми на луга.

Махонькое у грача сердце, а вон какое беспокойное.

80

Едва забрезжил рассвет, как Ерофеич, известный местный садовод, был уже на ногах. В юности, защищая новую власть, он участвовал в боях под Царицыном и в одном из сражений потерял ногу. За доблестные подвиги Ерофеич получил пенсию и отправился на жительство в родной городишко. Ранее городок был захолустным, но славился по всей окрестности своими чудесными садами. Пристрастившись к садоводству, Ерофеич всецело посвятил себя этому благородному делу и терпеть не мог дилетантского к нему отношения.

Бывало, зайдет к нему горе-садовник Манкин, чтобы блеснуть своею ученостью, и обязательно произойдет инцидент. Он Ерофеичу и о хлорофилле, и о хлорофилльных реакциях жужжит в уши, своим интеллектом всячески похваляется, а в практике всегда проявляет косность. Ерофеич сердится, прыгает на деревяшке вокруг собеседника, брызжет во все стороны слюной и морщит свой веснушчатый нос. Сам Ерофеич был кристальной чистоты человек и, несмотря на свои широко известные удачные эксперименты, не имеющие прецедентов и сделавшие его известным, был очень скромен. После яростного диспута и ссоры он обычно долго не мог прийти в себя и продолжал брюзжать. Успокаивал его всегда сад. Чего только в нем не было! Все, начиная с затейливых растений, искусно взлелеянных садовником, и кончая простым можжевельником.

Ветви яблонь, вишен и черешен, украшенные кристалликами росинок, пригибаются от тяжести к земле. Солнце нещадно жжет старика, а он ползает вокруг розовых кустов и производит какие-то манипуляции. Больно уколовшись о шипы, Ерофеич только присвистнет да наденет, вздыхая, на руки специальные варежки. В полдень садовник обыкновенно закусывает на терраске под черепитчатой крышей. На столике расставлены немудреные яства. Вокруг них кружатся и жужжат пчелы и осы. Посередине стола красуются медовые коврижки вперемешку с творожными ватрушками и румяный крупитчатый пудинг с грецким орехом. Из напитков ставятся дрожжевой квас, топленое молоко да простокваша. Для аппетита Ерофеич всегда начинал обед с семужки или с копчушки, а далее хозяюшка потчевала его тем, что было под рукой. Подкрепившись, Ерофеич просил постлать ему циновку в готической беседке и шел отдыхать. Частенько в сад заходили юннаты, которых Ерофеич учил искусству садовничать.

81
Зацвела медуница

Ну и медуница! На улице похолодало, а ей хоть бы что. Цветет. Ведь три дня назад только еще набирала бутоны, а сейчас вон гляди: красота-то какая! И название такое музыкальное: ме-ду-ни-ца. Распустилась в два цвета: на коротких стебельках то темно-розовые, то васильково-синие соцветия. Два периода жизни: молодость и старение.

Мне особенно дорог этот песенный цветок, потому что он был любимым у моей матери. Это первая весточка лета, раньше всех украсит своими огонечками лес. Не забыть, как в последнюю для нее весну я принес из-под Амачкина медуницу. Она лихорадочно дышала на соцветия, водила ими по своей восковой щеке и все повторяла: «Меду-ница! Расцвела, родимая». А у самой на глазах слезы.

Каждую весну я приносил на могилку матери эти цветы. Они быстро вяли, и на третий день уже и не на что было смотреть.

И этой весной я отправился за ними. Как отойдешь от Васильева угла и начнешь подниматься по тропке в лес, тут ее, медуницы, полным-полно, ступить негде. Она красуется то маленькими куртинами, то большими палестинами, то тянется и тянется цепочкой вдоль всей тропы, мимо барсучьих нор. И даже на тропку выскочить не побоялась. Правда, по этой тропке давно никто не ходил, она отволгла от снега, вот и поднялись на ней живые огонечки: розовые, фиолетовые, синие. Я выбрал пять цветочков с тропки, подрезал их и прямо с землей, с корешками – в пакетик из тетрадного листа. И все пять посадил на могилке, обложил снегом, что остался в овраге – пусть хоть сегодня поцветут.

И сколько было радости, когда и через неделю их увидел живыми. Прилетел шмель, в каждый цветочек-граммофончик наведался, ни одного не пропустил. Весь туда спрячется и не спеша сосет душистый цветочный сок. Только чуть склонится цветок от тяжести. А шмель выползет, радостно погудит вокруг и в следующий цветок заглянет. А вскоре прилетел еще один на сладковатый запах первого медоноса.

Я смотрю на скромные лесные цветы, слушаю гудение шмеля и радуюсь: а ведь взаправду прижилась здесь медуница.

Цветет медуница, открывает скромная красавица дорогу всей лесной благодати.

82
Такое не забывается

Я не раз встречал большие стаи птиц, отдыхающих на перелете, слушая их шум, суетню, радуясь торжеству жизни. А однажды…

Возвращался с прогулки от Заплатинского дола Гребешком, узкой тропинкой у края холма. С него в просветы между берез далеко видно: от горбатовской рощи до Гладкого луга, и весь разлив заречных лесов чуть ли не до Фоминок. Это вдали. А под тобой – разлившаяся Отрешна и множество маленьких озер по всем лугам.

Был конец дня. Тихо, безлюдно. И вдруг мое внимание привлек шум внизу. Сначала и не понял, что это могло быть, но ясно, что там, внизу, очень много чего-то живого, беспокойного. Стал внимательно приглядываться и – глазам своим не поверил: внизу были гуси. Их было очень много, не одна стая, так что, наверное, тесно им будет на этой Отрешной, под холмом.

Долго слушал их крики, возню, потом осторожно спустился по тропке на лесной уступ. Это и ниже, и ближе к гостям. И там, завороженный зрелищем, простоял до самой темноты, стараясь ничем не выдать себя, все ожидая, когда они успокоятся и чем все кончится. Но так и не дождался. Уже темнело, а не было конца их беспокойству: гогочут, шумят, передвигаются с места на место, мешаются. Выделяются чьи-то голоса, кто-то, видно, командует. Наверное, помешались стаи, перемешались все гуси в этой большой семье, вот и ищут своих вожаки. А может быть, идет знакомство с гусями из других стай. Но мне показалось, что их крики тревожные, беспокойные. А может быть, они по-другому и не могут разговаривать, да и собралось их так много вместе. Нехотя поднимался я снова наверх, унося в сердце этот предвечерний беспокойный шум.

Хотел прийти сюда рано утром, да раздумал: зачем? Беспокоить? Да их уже и нет там наверняка: нашумелись вдоволь, поделились, нашли своих, а с зарей поднялись на крыло и улетели.

Каждый год во время птичьих перелетов я прихожу под вечер на Гребешок в надежде увидеть еще раз этих больших беспокойных птиц. Но напрасно. Видно, такое можно увидеть только раз в жизни.

Глухой ночью 25 ноября 1741 года цесаревна Елизавета Петровна совершила государственный переворот и стала российской императрицей.
Она давно шла к власти.
Даже обстоятельства её рождения, совпавшего по времени с триумфальным возвращением в Москву её отца, Петра Великого, после победы под Полтавой, определили её жребий, решительный и в то же время трагический…

Детство и юность будущей императрицы прошли в обстановке спокойствия и семейного счастья.
В ту пору царь Пётр был счастливым мужем и отцом и называл свою младшую дочь не иначе как «лапушкой».

Отец окружил её и старшую сестру Анну блеском и роскошью как будущих невест иностранных принцев.
Но не очень занимался их воспитанием.
Елизавета росла под присмотром «мамушек» и кормилиц из крестьянок, отчего хорошо узнала и полюбила русские нравы и обычаи.
Она оказалась настолько способной к грамоте и науке, что уже в 6 лет самостоятельно переписывалась со своим отцом.
Она учила основы истории, географии.
Для обучения иностранным языкам к цесаревнам были приставлены учителя немецкого, французского, итальянского языков.
Елизавета свободно говорила по-французски, а по некоторым свидетельствам, и по-немецки. Легко читала итальянские тексты.
Писала стихи, прекрасно пела.
Её обучали также танцам (грации и изяществу её обучал французский танцмейстер), музицированию, умению одеваться
Русская и европейская культуры сформировали характер и привычки будущей императрицы.

Историк В. Ключевский писал:

«От вечерни она шла на бал, а с бала поспевала к заутрене, до страсти любила французские спектакли и до тонкости знала все гастрономические секреты русской кухни».

Со временем восторженное отношение к ней усилилось, поскольку Елизавета выросла и стала настоящей красавицей.

По описанию современникам, Елизавета Петровна была по-европейски хороша собой.
Высокого роста (180 см).
Имела слегка рыжеватые волосы, выразительные серо-голубые глаза, правильной формы рот, здоровые зубы.

Испанский посланник герцог де Лириа в 1728 году писал о 18-летней цесаревне:

«Принцесса Елизавета такая красавица, каких я редко видел. У неё удивительный цвет лица, прекрасные глаза, превосходная шея и несравненный стан. Она высокого роста, чрезвычайно жива, хорошо танцует и ездит верхом без малейшего страха. Она не лишена ума, грациозна и очень кокетлива».

Большинство мемуаров и документальных свидетельств сходились на том, что Елизавета Петровна была необыкновенно привлекательна.
А по мнению живших в Петербурге иностранцев, Елизавета была самой красивой женщиной России того времени.

И она прекрасно знала об этом.
И всю свою жизнь старалась сохранить свою красоту, прилагая для этого неимоверные усилия, не щадя ни личного времени (всегда в ущерб своим государственным обязанностям), ни средств, которыми располагала как императрица.
Это была её идея-фикс…

В. О. Ключевский:

«Живая и весёлая, но не спускавшая глаз с самой себя, при этом крупная и стройная, с красивым круглым и вечно цветущим лицом, она любила производить впечатление...».

Правы были те, кто считал, что у Елизаветы Петровны было «много тщеславия, она вообще хотела блистать во всём и служить предметом удивления».

По характеру Елизавета была весёлой, добродушной и одновременно капризной и вспыльчивой.
Она увлекалась кавалерийской ездой.
Больше всего на свете любила светские развлечения: балы, танцы, охоту и маскарады.
Она превосходно танцевала, беспрестанно выдумывая для танцев новые фигуры, что свидетельствовало о несомненном хореографическом даре.

В. О. Ключевский:

«Вступив на престол, она хотела осуществить свои девические мечты; нескончаемой вереницей потянулись спектакли, увеселительные поездки, куртаги, балы, маскарады, поражавшие ослепительным блеском и роскошью до тошноты».

Жизнь при дворе превратилась в вечный праздник: развлечения сменяли друг друга в головокружительном вихре.

В 14 лет – в сентябре 1721 года - Елизавета была официально признана совершеннолетней.
И почти сразу же начались хлопоты, связанные с её замужеством. Стали подыскивать ей женихов.
Русскую красавицу захотел взять в жёны французский король Людовик XV. Дипломаты начали переговоры.
Однако по не зависящим от невесты обстоятельствам брак не состоялся.

Тогда Елизавету начали сватать за второстепенных немецких князей, пока не остановились на принце Голштинском Карле Августе.
Но смерть жениха расстроила этот брак.
Замуж она после этого так и не вышла…

Едва вступив в пору полового созревания, Елизавета Петровна стала демонстрировать повышенный интересе к противоположному полу.
Приведу несколько выдержек из множества работ, посвящённых её жизни и царствованию.

Мардефельд, посол прусского короля Фридриха II, сообщал своему патрону:

«...Она ежедневно по нескольку раз приносит жертву на алтаре матери Амура».

Казимир Валишевский отмечал, что даже на богомолья, в паломничество по святым местам она не отправлялась без мужчины, с которым проводила свободное от молитв время.

Русский искусствовед начала прошлого века барон Н. Н. Врангель писал о ней:

«...Богомольная затейница и весёлая баловница».

Е. И. Маурин:

«Елизавета совмещала в себе московскую набожность с французским легкомыслием и распущенностью. От вечерни императрица неслась во весь опор на бал; а с бала уезжала, чтобы поспеть к заутрене. Она молилась долго, истово и искренне, но по временам прерывала молитву, чтобы подойти к зеркалу и лишний раз полюбоваться на свои приятности».

Наум Синдаловский:

«Елизавета отличалась весёлым нравом, необычным жизнелюбием и свободой в личном поведении. Известно и то, что в свете сурово осуждались её «увеселительные встречи в пригородных резиденциях». Однако городской фольклор к её поведению относился более чем снисходительно».

Не считая множества мимолётных увлечений, её возлюбленными были:
камергер Александр Бутурлин, обергофмейстер двора Семён Нарышкин, прапорщик Алексей Шубин, Пётр Шувалов, Алексей Разумовский (с ним был заключён морганатический брак), Роман и Михаил Воронцовы, Карл Сиверс, камер-паж Пимен Лялин, кадет Никита Бекетов, кучер Войчинский, гренадёр Михаил Ивинский, Валентин П. Мусин-Пушкин, корнет лейб-гвардии конного полка Никита Панин, Иван Ив. Шувалов.
Имена далеко не всех сохранила история…

Князь Михаил Михайлович Щербатов, капитан гвардейского Семеновского полка написал о дочери Петра 1:

«…Сия государыня из женского полу в младости своей была отменной красоты, набожна, милосердна, сострадательна и щедра; от природы одарена довольным разумом; но никакого просвещения не имела... с природы веселого нрава и жадно ищущая веселий, чувствовала свою красоту и страстна умножать ее разными украшениями; ленива и недокучлива ко всякому, требующему некоего прилежания к делу... даже и внешние государственные дела, трактаты, по нескольку месяцев, за леностью её подписать имя, у неё лежали; роскошна и любострастна, дающая многую поверенность своим любимцам, но, однако, такова, что всегда над ними власть монаршую сохраняла».

Начало царствования Елизаветы запомнилось как период роскоши и излишеств.
«Весёлая царица была Елисавет: поёт и веселится, порядка только нет», - иронизировал А. К. Толстой.
При дворе регулярно проводились балы-маскарады. А в первые десять лет - и так называемые «метаморфозы», когда дамы наряжались в мужские костюмы, а мужчины - в дамские.
Сама Елизавета Петровна задавала тон и была законодательницей мод. Блистала яркими нарядами на балах.

Слабости императрицы, надо сказать, недёшево обходились государственной казне.
Главной из них была страсть к нарядам.
Со дня восшествия своего на престол она не надела дважды ни одного платья.
После смерти императрицы в её гардеробах осталось более 15 тысяч (!) платьев, два сундука шелковых чулок, тысяча пар туфель и более сотни кусков французских материй.
Её наряды составили основу текстильной коллекции Государственного исторического музея в Москве.

Царствование этой властительницы ознаменовалось чередой балов и увеселительных маскарадов.
Елизавета прожила трудную жизнь и поэтому в последние 20 лет как бы стремилась наверстать упущение.

В своих мемуарах Екатерина II писала:

«Императрица чрезвычайно любила наряды и почти никогда не надевала дважды одного и того же платья... игра и туалет наполняли день».

В. О. Ключевский:

«Всю жизнь она не хотела знать, когда нужно вставать, одеваться, обедать, ложиться спать».

Казимир Валишевский:

«У неё не было определённого режима дня, она могла обедать в три часа ночи, а завтракать вечером. Она редко ложилась спать до рассвета».

Нина М. Соротокина:

«Елизавета чаще всего ужинала глубокой ночью».

По свидетельству современников, «спать Государыня ложилась в пять часов утра; утро и часть дня посвящались сну».

Было бы ошибочным думать, что жизнь Елизаветы Петровны складывалась лишь из приятных забот о своей красоте, карнавалах и т. п..
Она включала в себя и религиозную составляющую.
Более того, ей, несомненно, доставляло удовольствие, если можно рассматривать всё, что связано с культом, источником радости, посещать церковь, проводить долгие часы коленопреклонённой перед иконами, соблюдать длительные посты, совершать паломничества к святым местам.
Это не было для неё в тягость. Это было частью её сущности, заложенной ещё в детские годы. При этом, ничто и никто не могли заставить её уклониться от этих обязанностей христианина, которые, наверное, возвышали её в собственных глазах.

Несомненно, образ жизни, который вела императрица, был предельно далёк от здорового. И, понятное дело, способствовал преждевременному изнашиванию её организма…

В ранней юности на девушку обрушились один за другим два удара – она потеряла родителей:
- в 1725 году умирает Пётр Великий,
- а менее чем через два года скончалась мать Елизаветы, Екатерина I.

В это время основной опорой Елизаветы становится юный император Пётр II, её племянник, сын сводного брата Алексея.
При нём Елизавета переехала в Москву и поселилась в Покровском.

Любимым её занятием было в то время собирать сельских девушек, слушать их песни и водить с ними хороводы. Она и её фрейлины с удовольствием принимали участие в их простых забавах.
Зимой она каталась по пруду на коньках и ездила в поле охотиться за зайцами.
Она ездила также в Александровскую слободу.
И, полюбив это место, приказала построить здесь два деревянных дворца на каменном фундаменте – один зимний, другой летний.
Проживая в Александровской слободе, она занималась соколиной охотой и наезжала в село Курганиху травить волков.
На масленицу собирались к ней слободские девушки кататься на салазках.
Другим её занятием было разведение фруктового сада.

Юная цесаревна никогда не читала, проводя время на охоте, верховой и лодочной езде, в заботах о своей красоте.

Предоставленная в царствование Петра II сама себе, живая, приветливая, умевшая каждому сказать ласковое слово, к тому же видная и стройная, с красивым лицом, царевна Елизавета Петровна всецело отдалась вихрю веселья и увлечений.
Она подружилась с юным императором, способствовав этим самым падению Меншикова.
И одновременно окружила себя «случайными» людьми, вроде А. Б. Бутурлина и А. Я. Шубина.

Елизавета избегала каких-либо серьёзных занятий.
И казалась всем недалёкой и легкомысленной. Как претендентку на престол молодую женщину мало кто брал в расчёт.
Однако проницательные люди замечали, что цесаревна не так проста, как казалось на первый взгляд. Она не была, а скорее играла роль ветреной особы, так как это ей было удобно.
На самом же деле молодая женщина имела волевой характер, незаурядный ум, честолюбие и властность…

В 1730 году Пётр II умирает от оспы.

Престол заняла Анна Иоанновна.

С восшествием на престол властной и подозрительной Анны Иоанновны Елизавета лишилась блестящего положения при дворе.
И была принуждена почти безвыездно жить в своей вотчине, Александровской слободе. Жить, замкнувшись в тесном кружке преданных ей лиц, среди которых с 1733 года первое место занимал Алексей Разумовский.
Именно этому придворному певчему молодая красавица отдала своё сердце…

Надо сказать, что царствование Анны Иоанновны было самым неприятным периодом жизни Елизаветы.
Хотя формально её жизнь продолжалась по заведённому порядку, она ежеминутно боялась гнева всесильной царицы, которая находила любой повод, чтобы показать своё недовольство.
Если Елизавета появлялась на балу в нарядном платье или слишком вызывающих, по мнению Анны Иоанновны, украшениях, императрица публично оскорбляла её и даже обрывала показавшиеся ей яркими банты.
Однако Анна Иоанновна так и не решилась нанести Елизавете какой-либо реальный вред.
Вероятно, она боялась братьев Александра и Павла Шуваловых, а также Алексея Разумовского, которые открыто симпатизировали Елизавете. Только с ними царевна чувствовала себя в безопасности.

При Анне Иоанновне, правившей 10 лет с 1730 по 1740 годы, цесаревна вела себя тихо, как мышка. Потому как очень боялась императрицы. А ещё пуще боялась она её фаворита - Бирона.
В 1740 году Анна умерла.
Но Елизавета не взошла на престол. Поскольку вся реальная власть оставалась в руках всесильного Бирона.
Тогда она поняла, что за власть надо бороться.
Союзниками её стали солдаты-преображенцы…

Зато при Анне Леопольдовне, матери малолетнего императора Ивана VI, цесаревна подняла голову. Регентша по своему характеру являлась женщиной робкой, слабой, чуждой дворцовым интригам, а поэтому казалась Елизавете не опасной.
Бесхарактерность Анны Леопольдовны породили слабость власти.
Это вызвало недовольство и раздражение в гвардии. Там с восторгом и ностальгией вспоминали славные времена Петра I, который, как полагали гвардейцы, был не чета нынешним бесхребетным правителям. Поэтому взоры гвардейских офицеров стали всё чаще обращаться на дочь великого императора. Та казалась им достойной продолжательницей петровских традиций.
Сама же Елизавета взяла на себя роль простой, милой и доброй женщины.
Она активно общалась с офицерами и солдатами, вникала в их нужды, крестила их детей.
Благодаря всему этому, популярность цесаревны стремительно росла.
Как результат, осенью 1741 года возник заговор…

Пользуясь падением авторитета и влияния власти в период регентства Анны Леопольдовны, в ночь на 25 ноября (6 декабря) 1741 года 31-летняя Елизавета в сопровождении инициатора заговора Лестока и своего учителя музыки Шварца подняла за собой гренадерскую роту Преображенского полка.

Из романа Н. Э. Гейнце «Романовы. Елизавета Петровна» (из цикла «Династия в романах»):

«…Она отправилась в Преображенские казармы и прошла в гренадерскую роту.
Гренадёры ожидали её.

Вы знаете, кто я? - спросила она солдат, - Хотите следовать за мною?
- Как не знать тебя, матушка цесаревна? Да в огонь и в воду за тобою пойдём, желанная, - хором ответили солдаты.

Цесаревна взяла крест, стала на колени и воскликнула:

Клянусь этим крестом умереть за вас! Клянётесь ли вы служить мне так же, как служили моему отцу?
- Клянёмся, клянёмся! - ответили солдаты хором…»

Из казарм все двинулись к Зимнему дворцу.

Вьюжной ночью 25 ноября 308 верных гвардейцев вместе с Елизаветой Петровной ворвались в Зимний дворец.
Они при этом не встретили никакого сопротивления.
После того, как преданные Елизавете гвардейцы арестовали временщика Бирона, цесаревну тут же провозгласили новой императрицей.

Император-младенец Иван VI, его регентша Анна Леопольдовна и всё Брауншвейгское семейство были арестованы.
Фаворитов регентши Остермана, Миниха и Левенвольда приговорили к смертной казни.
Однако новая правительница заменила смертную казнь ссылкой в Сибирь - дабы показать Европе терпимость новой самодержицы.
Также в ссылку отправилась и Брауншвейгская фамилия. Наказание ни в чём не повинных людей растянулось на многие годы.
Только после того, как преданные Елизавете гвардейцы арестовали временщика Бирона, Елизавета стала императрицей.

Царствование Елизаветы Петровны, несмотря на продолжавшуюся борьбу придворных группировок, было довольно спокойным. После неопределённости и ужасов «бироновщины», российское общество опять стало жить размеренной жизнью.
И хотя в стране, как и прежде, было много иностранцев, предпочтение всё же отдавалось русским.
Повсюду были популярны патриотические лозунги о «наследии Петра Великого», который если и приглашал иностранцев, то лишь для учёбы у них.

Императрица Елизавета Петровна не раз провозглашала, что продолжает политику Петра Великого.
В основном так оно и было.
Елизавета Петровна действительно провозгласила курс на возврат к наследию Петра Великого.
Указом от 12 декабря 1741 года было предписано все постановления петровского времени «наикрепчайше содержать и по них неотменно поступать во всех правительствах государства нашего».

Была восстановлена роль Сената, Берг- и Мануфактур-коллегии, Главного магистрата, Провиантской коллегии.

Кабинет министров был упразднён.

Сенат получил право законодательной инициативы.

Также в 1740-е годы была восстановлена прокуратура.

Во время Семилетней войны возникло постоянно действовавшее совещание, стоящее над Сенатом - Конференция при высочайшем дворе.
В работе конференции участвовали руководители военного и дипломатического ведомств, а также лица, специально приглашённые императрицей.

Незаметной стала деятельность Тайной канцелярии.

В 1744-1747 годах проведена была 2-я перепись податного населения.

В 1754 году Сенат принял разработанное Шуваловым постановление об уничтожении внутренних таможенных пошлин и мелочных сборов.
Это привело к значительному оживлению торговых связей между регионами.

Были основаны первые русские банки - Дворянский (Заёмный), Купеческий и Медный (Государственный).

В 1744 году вышел указ, запрещающий быстро ездить по городу, а с тех, кто бранился прилюдно, стали брать штрафы.

Осуществлена реформа налогообложения, позволившая улучшить финансовое положение страны: повышены сборы при заключении внешнеторговых сделок до 13 копеек с 1 рубля (вместо ранее взимаемых 5 копеек).

Был повышен налог на соль и вино.

В 1754 году была создана новая комиссия для составления уложения, которая закончила свою работу к концу царствования Елизаветы, но процесс преобразований был прерван Семилетней войной (1756-1763).

В социальной политике продолжалась линия расширения прав дворянства:

В 1746 году за дворянами было закреплено право владеть землёй и крестьянами.

В 1755 году заводские крестьяне были закреплены в качестве постоянных (посессионных) работников на уральских заводах.

В 1760 году помещики получили право ссылать крестьян в Сибирь с зачётом их вместо рекрутов.
Крестьянам было запрещено вести денежные операции без разрешения помещика.

Отвечая запросам поддерживавшего её социального слоя, Елизавета Петровна разрешила дворянам, обязанным по закону 1735 года служить по военной или статской части 25 лет, брать льготные долговременные отпуска.
Они настолько укоренились, что в 1756–1757 годах пришлось прибегнуть к крутым мерам, чтобы заставить зажившихся в поместьях офицеров являться в армию.

Императрица поощрила обычай записывать детей в полки ещё в младенчестве, так что задолго до совершеннолетия они могли достигать офицерских чинов.

Продолжением этих мер было распоряжение о подготовке Манифеста о вольности дворянства (был подписан позже Екатериной II), поощрение огромных трат дворян на свои повседневные нужды, рост расходов на содержание двора.

Впервые за сотни лет смертная казнь при Елизавете в России не применялась.

Когда в 1743 году суд постановил колесовать Наталью Лопухину (которая унижала Елизавету перед придворными в правление Анны Иоанновны), императрица выказала милость и заменила смертную казнь на менее строгое наказание («бить кнутом, вырвать язык, сослать в Сибирь, всё имущество конфисковать»).

Тем не менее, при Елизавете распространяется практика жестоких телесных наказаний. Как в армии, так и крепостных крестьян. Формально не имея права казнить своих крестьян, помещики нередко запарывали их до смерти. Правительство крайне неохотно вмешивалось в жизнь крепостной усадьбы и закрывало глаза на вопиющие преступления дворян.

Распространённые при Петре I кары за казнокрадство и взяточничество (казнь, кнут, ликвидация имущества) Елизавета Петровна заменила понижением в чине, переводом на другую службу и изредка увольнением.

Гуманизация общественной жизни в годы ее правления выразилась в отмене смертной казни (1756), указах о строительстве инвалидных домов и богаделен.

Время Елизаветы отмечено усилением роли женщины в обществе.

И российские помещицы, по свидетельству современников, всё шире входят в дела управления имениями. По жестокости они иногда превосходили мужчин. Как раз в конце правления Елизаветы творила свои расправы с крепостными Салтычиха.

Как следствие, в последние годы правления Елизаветы зафиксировано более 60 волнений монастырских крестьян.

Началось же её правление с очередного восстания башкир.

В 1754-1764 годах волнения наблюдались на 54 заводах Урала (200 тыс. приписных крестьян).

На 1743-1745 годы пришлось Терюшевское восстание эрзян.

В целом, внутренняя политика Елизаветы Петровны отличалась стабильностью и нацеленностью на рост авторитета и мощи государственной власти.

При императрице Елизавете Петровне отмечается взлёт развития русской культуры:

Русский энциклопедист Михаил Ломоносов публикует свои научные труды.
Ему и другим представителям русской науки и культуры оказывалась поддержка.

Академия наук издает первый полный географический атлас России.

Появилась первая химическая лаборатория.

В 1755 году в Москве по инициативе фаворита императрицы Ивана Шувалова был основан университет.

Открыты были и первые гимназии: в Москве (1755) и Казани (1758).

Тогда же стала выходить газета «Московские ведомости», а с 1760 года – первый московский журнал «Полезное увеселение».

В 1744 году вышел указ о расширении сети начальных школ.

В 1757 году была основана Академия художеств в Петербурге.

Изыскания Д. И. Виноградова сделали возможным открытие в 1744 году Порцелиновой мануфактуры под Петербургом.

Императрица велела перевести из Ярославля в столицу труппу Фёдора Волкова и 30 августа 1756 года подписала указ о создании императорского театра.
Таким образом, в Петербурге был утверждён первый русский государственный театр, директором которого становится А. П. Сумароков.

Елизавета вообще любила наряжать других.

Казимир Валишевский пишет:

«В пьесах, разыгрываемых при дворе воспитанниками кадетских корпусов, женские роли раздавались молодым людям, и Елизавета придумывала для них костюмы. Так, в 1750 году она собственными руками одела кадета Свистунова, игравшего роль Оснельды в трагедии Сумарокова, а немного позднее появление Бекетова в роли фаворита объяснялось подобного же рода знакомством».

Огромные средства выделялись из казны на обустройство царских резиденций.

Придворным архитектором Растрелли были выстроены Зимний дворец, служивший с тех пор главной резиденцией российских монархов, и Екатерининский в Царском Селе.

Основательно перестроены петровские резиденции на берегу Финского залива - Стрельна и Петергоф.

Строительство такого размаха не только привлекало в Россию мастеров из-за рубежа, но и способствовало развитию местных художественных кадров.
Пышный, мажорный стиль полихромных построек Растрелли получил в истории архитектуры наименование «елизаветинского барокко».

Империя вела активную внешнюю политику.
В отличие от Анны, Елизавета сразу же начала активные действия на политической сцене.

При вступлении на престол Елизавета застала Россию в войне со Швецией.
В ходе русско-шведской войны 1741-1743 годов Россия получила значительную часть Финляндии.

Благодаря переговорам со шведами и французами она смогла добиться пересмотра условий Ништадтского мирного договора и изменить невыгодный для России внешнеполитический курс.

Пытаясь противостоять возросшей мощи Пруссии, Елизавета отказалась от традиционных отношений с Францией и заключила антипрусский союз с Австрией.

Россия при Елизавете успешно участвовала в Семилетней войне.
После взятия Кенигсберга Елизавета издала указ о присоединении Восточной Пруссии к России на правах её провинции.
Кульминацией военной славы России при Елизавете стало взятие Берлина в 1760 году.

Семилетняя война, приведшая русские войска в «сердце Европы», едва не стоила короны Прусскому королю Фридриху II.
Но восшествие на престол Петра III после смерти Елизаветы I спасло Пруссию. И, чуть было, не повернуло историю страны ко времени правления «немецких царей».

Несмотря на явное преобладание западного вектора внешней политики, при Елизавете продолжилось и расширение границ империи на восток:

В 1740-1743 годы в состав России добровольно вошёл Средний жуз.

Освоением земель на юге Урала руководил Иван Неплюев, заложивший в 1743 году город Оренбург.

С. П. Крашенинников занимался исследованием Камчатки.

А вторая экспедиция Беринга обследовала берега Аляски.

Когда на престол вступила дочь Петра Великого – Елизавета (1741 – 1761 годы), Украина постепенно начала получать утраченные после смерти Данилы Апостола права на самоуправление.

Надо полагать, этому способствовало то обстоятельство, что любимец новой императрицы (и её тайный муж) был простой украинский казак Алексей Разумовский.

Мальчиком он был сельским пастухом.
Обучался грамоте и духовному пению у дьячка села Чемер.
В 1731 году, проезжая из Венгрии, где скупал вино для погреба Анны Иоанновны, придворный, полковник Ф. С. Вишневский оказался в селе Лемехи Козелецкой сотни Киевского полка.
Там он услышал красивый голос 22-летнего симпатичного сына казака Олексы Розума в церковном хоре.
И взял талантливого певца с собой в Санкт-Петербург.
Казака там приняли в придворный хор.
Его пением (и не только пением) очаровалась 25-летняя цесаревна Елизавета Петровна.
С этого времени началось его быстрое возвышение, и казак Розум стремительно превратился в Алексея Разумовского.
А в скорости, он уже управлял имением Елизаветы и был её камер-юнкером.
О своём происхождении Разумовский никогда не забывал.
А когда в 1744 году его возвели в звание графа Священной Римской Империи на основании диплома Карла VII, причём в патенте было сказано, что Разумовские происходят от Романа Рожинского, то сам и высмеял эту сказочную версию.
Видать, не забылись ещё коровы и козы времён пастушества и кулаки вечно пьяного отца – Григория Яковлевича Розума.

До государственного переворота в 1741 году и Елизавета, и Алексей влачили довольно жалкое существование, совместно переживая житейские трудности.
Цесаревна не имела права являться к императрице Анне Иоанновне без предварительной просьбы или специального приглашения.
Ей запретили устраивать у себя ассамблеи.
Она была стеснена в материальном отношении.
Лишь после захвата власти, где воздыхатель принимал деятельное участие, обстоятельства круто изменились.
У царственных ног оказалась целая империя.
А императрица не забыла, кто с ней провёл трудные годы.
И чуть позже, согласно преданию, 24 ноября 1742 года, в подмосковном селе Перово состоялось даже тайное венчание императрицы Елизаветы Петровны и Алексея Разумовского.

Олесь Бузина писал, что успехи Алексея Разумовского:

«На интимном фронте превзошли подвиги его современника Казановы.
Нет ничего труднее, чем соблазнить принцессу. Если кто не верит, пусть попробует. Алексей Разумовский попробовал. Он выбрал принцессу, находившуюся в стеснённых обстоятельствах, - дочь Петра I Елизавету. После смерти отца бедняжка находилась в загоне. Правящая императрица Анна Иоанновна держала её чуть ли не в ссылке – в Москве, а не в столичном Петербурге.
Алексея Разумовского это не смутило. Он был модным певцом вроде нынешнего Филиппа Киркорова, но очень интересовался политикой. А Елизавета Петровна как истинная женщина больше всего любила пение. Разумовский не только сумел соблазнить её, но и стал координатором всех закулисных интриг. Фактически он вывел царевну в люди – организовал придворный переворот 1741 года, после которого Елизавета стала императрицей.
Разумовского называли «ночным императором», так как царица тайно вышла за него замуж. Окружающие отмечали его необыкновенный такт. Алексей старался не занимать официальных постов, зато умело расставлял на них своих сторонников».

Именно под его влиянием Елизавета Петровна проявила интерес к Украине.
Используя набожность Елизаветы, Разумовский организовывает поездку в Киев к святыням.

И в 1744 году, желая угодить своему тайному мужу, императрица посетила Киев.
И побывала в милой сердцу её мужа родине…

26 июля 1744 года из Петербурга в Киев выехал первый поезд.
В каретах находились наследник престола Великий князь Петр Федорович, его невеста Великая княгиня Екатерина Алексеевна (бракосочетание состоялось в 1745 году, а благословение было получено от Киевского митрополита) и её мать – принцесса Елизавета Ангальт-Цербстская.
Сама Императрица отправилась в Малороссию на следующий день.
В свите, состоявшей из 230 человек, кроме графа Разумовского и вице-канцлера графа Михаила Воронцова, находились 2 епископа: Крутицкий - Платон (Малиновский) и Переяславский - Арсений (Могилянский). Последний позже стал митрополитом Киевским.

По дороге Елизавета Петровна посетила родину Алексея Розумовского – Козельце, где проживала мать Алексея Григорьевича. Довольно долгое время императрица прожила в доме Разумовского. И познакомилась там со всей его роднёй.

25 августа Императрица торжественно въехала в Киев через специально построенные на Эспланадной площади (территория между крепостным укреплением и городом) триумфальные ворота, как отмечали современники, «великолепной и отменной работы». Ворота эти были расписаны трудами учеников лаврской живописной школы. Ворота были украшены портретами высочайших гостей, витиеватыми орнаментами…
Население города «усыпало» киевские горы, заполонило улицы.
2 митрополита: Киевский - Рафаил (Заборовский) и Белгородский – Антоний, в окружении духовенства округа приветствовали венценосную путешественницу с благополучным окончанием дальнего пути и прибытием к цели путешествия.
Народ ликовал, звон колоколов киевских храмов сливался с радостными возгласами горожан.

Елизавета Петровна была от души тронута такой тёплой, радушной, радостной, почтительной и восторженной встречей.

Будучи в восторге от впечатлений, и, прослезившись, она произнесла слова:

«Возлюби меня, Боже, в Царствии Твоём Небесном так, как я люблю народ сей благодарный и незлобивый…»

Ступив через Святые врата на территорию Киево-Печерской обители, Императрица сразу же направилась в Великую Успенскую церковь и после краткой литии проследовала в архимандритские покои.

Находясь в Киеве, Елизавета Петровна неоднократно посещала Ближние и Дальние пещеры лавры, бывала в Софийском соборе, Михайловском и Флоровском монастырях, в других киевских храмах, скитах, святых урочищах…

Императрица не только посещала существующие святыни, но и распорядилась о возведении новых.

На углу современной Владимирской улицы и Георгиевского переулка находился один из первых монастырских киевских храмов, построенный в 11 веке в честь великомученика Георгия Победоносца. Храм впервые упоминается в Лаврентьевской летописи, согласно которой освящение храма могло произойти в 1051 году. Церковь была разрушена после разорения города ордами хана Батыя в 1240 году. В 1674 году киевский воевода Ю.Трубецкой на месте развалин соорудил небольшую деревянную церковь.
К моменту визита Елизаветы Петровны, церковь сильно обветшала.
И Императрица повелела на её средства возвести на этом месте каменный храм Святого Великомученика Георгия.

Её приезд навсегда запечатлелся в каменной летописи города.
Императрица подарила Киеву две жемчужины, которыми до сих пор восхищаются киевляне и не только – Адреевскую церковь и Мариинский дворец.

Елизавета Петровна заложила первый камень Андреевской церкви на одноименной горе.
Именно там, по преданию, Андрей Первозванный установил Святой крест и предрек основание Киева:
«Верьте мне, на этих холмах воссияет благодать Божия. Великий город будет здесь, и Господь воздвигнет в этих местах много церквей и просветит Святым Крещением все окрестные земли».
Проект церкви разработал придворный архитектор Франческо Бартоломео Растрелли, а руководил строительством московский архитектор Иван Мичурин.

Ещё одним творением Растрелли стал, так же собственноручно заложенный Елизаветой Петровной, дворец, названный позднее Мариинским.
Дворец планировался как резиденция Императрицы во время следующих визитов в Киев.

Одновременно с Мариинским дворцом, на землях принадлежащих Киево-Печерскому Свято-Успенскому монастырю и на его средства в урочище Клов началось строительство Кловского дворца.
Он предназначался для членов императорской семьи, приезжающих в Киево-Печерскую лавру на молебны.
Но дворцу не суждено было принимать августейших особ. Все государи, посещающие в последствии Киев, останавливались либо в Мариинском дворце, либо в покоях митрополита Киевского.

Приезд Елизаветы Петровны в Киев ознаменовал и новую веху в истории Малой Руси в целом.

Надо сказать, что после смерти в 1734 году гетмана Данила Павловича Апостола, царским указом была создана временная администрация, которая именовала себя «Правление Гетманского правительства».
Данная структура должна была управлять всеми делами в землях Войска Запорожского и Малой Руси и состояла из 8-ми человек – четырех казачьих генеральных старшин и четырех столичных чиновников.

Казацкая старшина, видя возвышение бывшего пастуха, не преминула обратиться к императрице с просьбой о восстановлении гетманства.
Довольная хорошим приёмом, Елизавета Петровна благосклонно отнеслась к петиции казацкой старшины о выборах нового гетмана.
Однако от обещания до избрания пришлось ждать ещё 6 лет.
Ведь кандидату Елизаветы на этот пост, младшему брату Алексея – Кириллу, было всего 16 лет.

Обыкновенный сельский мальчик пас скот своих родителей, когда началась фееричная карьера старшего брата в Петербурге.
И прежде чем возглавить Гетманщину, он должен был получить надлежащее образование.
Юношу отправили в Западную Европу.
Там он учился в немецких университетах (Кёнигсбергском, Берлинском, Гёттингемском, Страссбургском).
Возвратившись через три года в Петербург, Кирилл женился на родственнице императрицы Екатерине Нарышкиной.
После этого на баловня судьбы посыпался поток титулов и должностей.
18-летний К. Разумовский был назначен Президентом Российской Академии Наук (этот пост он занимал свыше 50 лет!).

Весной 1747 года Елизавета издала указ о разрешении казацкой старшине «избрать» гетмана и предлагала на эту должность Кирилла Разумовского.
Но прошло почти 3 года, прежде чем в Глухове состоялась пышная церемония избрания гетмана с соблюдением всех старинных традиций.
Надо сказать, что кроме односельчан, в Украине никто не знал претендента на гетманскую булаву…

22 февраля 1750 года в город Глухов был послан от императрицы граф Гендриков, для организации процесса избрания гетмана.
Был собрал народный Совет на площади около церкви св. Николая, где в торжественной обстановке на специально построенном возвышении в окружении казацких войск располагался на площади простой народ.
Вокруг помоста стояло украинское духовенство с Киевским митрополитом Тимофеем Щербацким и казацкая старшина.
В 10 часов прозвучал пушечный выстрел и началась торжественная церемония.
Выслушав высказанные благодарности в адрес императрицы за разрешение избрать гетмана, граф Гендриков обратился к народу с вопросом:
«Кого желаете иметь у себя гетманом?»
В ответ подготовленные ранее казаки выкрикивали:
«Кирилла Разумовского! Пусть Разумовский будет гетманом!»
На том единогласно и приняли постановление рады.
Кирилл Разумовский был выбран новым гетманом с титулом «Ея Императорского Величества гетман всея Малыя России, обоих сторон Днепра и войск запорозских».

По обычаю в столицу направили делегацию.
Елизавета прилюдно приветствовала послов и утвердила нового гетмана (указом от 5 июня 1750 года).

От императрицы Кирилл Разумовский получил в пользование поместья вокруг города Гадяча (так называемый Гадяческий Ключ), которые со времен Богдана Хмельницкого всегда принадлежали гетманам Украины.

Летом 1751 года Кирилл Разумовский приехал на Украину и с большим почётом торжественно въехал в Глухов.
Вскоре новый гетман построил дворцы в Батурине и Глухове и завёл двор по царскому образцу.
Своего помощника Теплова гетман сделал управляющим гетманской канцелярии и поручил ему решать многие дела в то время, когда сам часто ездил в Петербург по служебным делам.
Следует заметить, что многие принципиальные вопросы, касающиеся Украины, Кирилл Разумовский весьма оперативно решал самостоятельно, но императрицу всегда ставил в известность.

Близость нового гетмана к царскому престолу позволила ему стать одним из богатейших граждан империи.
Он владел 45 тысячами крестьян в Украине и более чем 74 тысячами крепостных на территории России.
В его владении находились десять дворцов, личный оркестр, уникальная коллекция картин (богаче гетмана считался только фелдьмаршал Б. Шереметьев).

Период правления Кирилла Григорьевича Разумовского называют «золотой осенью» Гетманщины.

Став гетманом, он добивался от правительства возвращения Украине её прав.

Вследствие его постоянных и настоятельных просьб:

Украина была выведена из ведомства Сената и передана Коллегии иностранных дел.
А это было официальным признанием её автономного статуса.

Город Батурин вновь стал гетманской столицей.

На Украине были ликвидированы всяческие репрессивные комиссии и печально известная «Министерская канцелярия».
Всем московским чиновникам было предложено выехать с территории Украины.

Киев (который находился под управлением российских воевод) и Запорожская Сечь (которая с 1686 года подчинялась непосредственно царскому правительству) снова были подчинены гетману.

К. Разумовский запретил аресты жителей Гетманщины без позволения гетмана (кроме уличённых в уголовных деяниях).
Это ограничило произвол российских чиновников.

В июле 1761 года гетман запретил русским помещикам владеть шинками в Гетманщине.
А винокурением разрешил заниматься лишь старшинам и зажиточным казакам, владевшим землёй и лесом.
- Фактически в этом году Разумовский издал первый в Украине универсал против алкоголизма.

Он гласил:

«Малороссияне, не только пренебрегают земледелием и скотоводством, от которых проистекает богатство народное, но ещё, вдаваясь, в непомерное винокурение, часто покупают хлеб по торгам дорогою ценою не для приобретения каких-либо себе выгод, а для одного пьянства, истребляя лесные свои угодья и нуждаясь оттого в дровах, необходимых к отапливанию их хижин».

Усилились позиции казацкой старшины, которой предоставлялось право руководить Гетманщиной в отсутствие гетмана.

Регулярными стали созывы в Глухове Ствршинской Рады.

Для совершенствования действующей системы судопроизводства К. Разумовский провёл судебную реформу 1760 – 1763 годов.
В ходе её были созданы сословные шляхетские суды –
Земский (для разрешения гражданских дел).
Гродский (для уголовных дел).
Подкоморский (для земельных дел).
Территория Гетманщины делилась на 20 судебных уездов.
В состав Генерального суда, кроме двух генеральных судей, вводились выборные лица из старшины каждого полка.
Полковым канцеляриям и просителям-челобитчикам позволялось обращаться непосредственно в Генеральный суд.

К. Разумовский провёл военную реформу:
Казачьи полки были преобразованы в регулярные.
В них была введена униформа – синий мундир с красным воротником, белые брюки, разноцветные шапки для каждого полка.
Обязательным набором оружия были – ружьё, сабля и копьё.
Усовершенствовал артиллерию.
Внедрил муштру по примеру иностранных государств.

К. Разумовский реформировал систему образования.
Он ввёл обязательное обучение казацких детей. Во всех полках были учреждены школы для обучения казацких сыновей.
Принимал меры для открытия университета в Батурине.
А также для преобразования Киево-Могилянской академии в университет европейского типа.

К неудачам гетмана можно отнести следующие моменты.

К сожалению, под влиянием казацкой старшины, которая владела крестьянскими душами, гетман значительно ограничил права перехода крестьян.
В 1760 году он издал универсал, разрешающий переходить крестьянам с одного места в другое только при разрешении предыдущего хозяина (письменного согласия помещика).
То есть гетман ограничил право перехода крестьян.
При этом все имущество крестьянина, который перешёл на новое место, оставалось в собственности предыдущего хозяина.

Не смог Разумовский и отгородиться от московского контроля над украинскими финансами.

Не мог уберечь для гетманской казны доходы от налога от ввоза и вывоза с Украины.

Гетман пытался добиться права свободных дипломатических отношений с иностранными государствами, проводя в первые годы своего правления международную политику не согласованную с императорским двором.
Однако в дальнейшем эта сфера его деятельности была существенно ограничена.

Попытки гетмана сформировать верную ему элиту из числа самостоятельно назначаемых им полковников также были пресечены царским указом, запрещавшим назначение генеральной старшины без ведома императрицы.

Тем не менее, императрица внесла существенные изменения в общественную жизнь Украины.
Так:

Были устроены инвалидные дома и богадельни для стариков.

Издан был указ о размежевании земель.

Были созданы два заемных банка: один для дворян, другой для купцов, дававшие кредиты под шесть процентов годовых.

В 1753 году вышел знаменитый указ императрицы Елизаветы Петровны об отмене смертной казни в империи и введении в Украине единого налога Российской империи.

К. Разумовскому обязана своим престолом Екатерина II.
В ночь переворота 1762 года гетман лично поехал в гвардейский Измайловский полк, командиром которого состоял.
Надо сказать, что этот полк был фактически целиком заполнен выходцами из Украины.
Кирилл взбунтовал его против Петра III – за будущую «матушку-императрицу», а пока просто Екатерину Алексеевну.
Выступление Измайловского полка и его командира предопределило успех очередного придворного переворота.
Братьям Орловым осталась только грязная работа – душить галстуком свергнутого Петра III.

Так что можем сказать, что Екатерину II на престол возвёл Кирилл Разумовский, а не братья Орловы, как ошибочно считают.

Когда к власти пришла Екатерина II (1762-1796), Кирилл Разумовский поссорился с её фаворитом Г. Орловым и вернулся в Украину.

В 1763 году в Глухове собралась рада старшины.
Участники рады направили императрице петицию с решительными требованиями возвратить прежние права и создать в Левобережной Украине шляхетский парламент по типу польского.
Вскоре после этого К. Разумовский обратился к Екатерине II со смелым предложением – сделать должность гетмана наследственной в его семье.

Государственническая позиция и мероприятия гетмана, направленные на упрочение автономии Украины, полностью противоречили централизаторской политике российского правительства.
Воспользовавшись просьбой о предоставлении наследственного гетманства в Украине и сохранении автономного уклада как доказательством сепаратизма, Екатерина II вызвала К. Разумовского в Петербург и под угрозой обвинения в измене потребовала его отставки.

10 июня 1764 года К. Разумовский был вынужден написать прошение об отставке.
Его уволили с огромной пенсией и оставлением в его потомственном владении многочисленных имений, которыми он раньше пользовался, как гетман.

Таким образом, Кирилл Разумовский был последним гетманом Украины.

Он прожил затем в Петербурге ещё 40 лет.
Но перед смертью вернулся на Украину в Батурин, где и умер в 1803 году в возрасте 75 лет.
Умер в богатстве и почёте как сановник Российской империи.

По словам историка Дмитрия Бантыш-Каменского:

«…Очевидцы и предание свидетельствуют о редкой справедливости, величии души, природном уме, доброте сердца, беспримерной щедрости, правдолюбии и весёлом нраве сего вельможи».

Ненавидевший дом Романовых князь Петр Владимирович Долгоруков написал сто лет спустя, что 25 декабря 1761 года в четвёртом часу дня «истомлённая распутством и пьянством Елизавета скончалась на пятьдесят третьем году от рождения».

Несмотря на кровавые баталии Семилетней войны, которые не принесли России ощутимых политических дивидендов, Елизавета оставила по себе хорошую память.

Историк С. М. Соловьев, посвятил периоду правления Елизаветы 4 тома «Истории России…».

Он видел в её политике возврат к принципам своего отца, в результате чего «Россия пришла в себя».
Оценивая результаты елизаветинского царствования, автор отметил благоприятные явления в экономике, а также достижения в духовной сфере.

Василий Осипович Ключевский констатировал в своем лекционном курсе - «Русская история. Полный курс лекций в 3 кн.»:

«С правления царевны Софьи никогда на Руси не жилось так легко, и ни одно царствование до 1762 г. не оставляло по себе такого приятного воспоминания».

«Наиболее законная из всех преемников и преемниц Петра 1, но поднятая на престол мятежными гвардейскими штыками, она наследовала энергию своего великого отца, строила дворцы в двадцать четыре часа и в двое суток проезжала тогдашний путь от Москвы до Петербурга, исправно платя за каждую загнанную лошадь.
Мирная и беззаботная, она была вынуждена воевать чуть не половину своего царствования, побеждала первого стратега того времени Фридриха Великого, брала Берлин, уложила пропасть солдат на полях Цорндорфа и Кунерсдорфа…»
«При двух больших коалиционных войнах, изнурявших Западную Европу, казалось, Елизавета со своей 300-тысячной армией могла стать вершительницей европейских судеб; карта Европы лежала перед ней в её распоряжении, но она так редко на неё заглядывала, что до конца жизни была уверена в возможности проехать в Англию сухим путем, - и она же основала первый настоящий университет в России – Московский.
Ленивая и капризная, пугавшаяся всякой серьезной мысли, питавшая отвращение ко всякому деловому занятию, Елизавета не могла войти в сложные международные отношения тогдашней Европы и понять дипломатические хитросплетения своего канцлера Бестужева-Рюмина.
Но в своих внутренних покоях она создала себе особое политическое окружение из приживалок и рассказчиц, сплетниц, во главе которых стоял интимный солидарный кабинет, где премьером была Мавра Егоровна Шувалова, жена известного нам изобретателя и прожектера, а членами состояли Анна Карловна Воронцова, урожденная Скавронская, родственница императрицы, и какая-то просто Елизавета Ивановна, которую так и звали министром иностранных дел. «Все дела через нее государыне подавали»,- замечает современник.
Предметами занятий этого кабинета были россказни, сплетни, наушничества, всякие каверзы и травля придворных друг против друга, доставлявшая Елизавете великое удовольствие».
«Елизавета I была умная и добрая, но беспорядочная и своенравная русская барыня 18 в., которую по русскому обычаю многие бранили при жизни и тоже по русскому обычаю все оплакали по смерти».

Правление Елизаветы было временем расцвета русской культуры и науки.
В целом царствование Елизаветы Петровны было временем политической стабильности, укрепления государственной власти и её институтов, окончательного закрепления в русском обществе результатов петровских реформ.